САМ ТРУД — ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
САМ ТРУД — ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
Трехэтажный дом на окаймленной сосновым бором окраине горняцкого поселка. Двухкомнатная квартира на втором этаже. Валентина Ефремовна Сысолятина только что приехала автобусом из Артемовского: она работала на заводе. Александру Матвеевичу было ближе к дому, и он успел к приходу жены налепить симпатичных пельмешек. Пока жена варила их, он проверял тетради Юрика, в то время ученика первого класса. Парнишка самостоятельный, умел уже тогда и похозяйничать, и уроки без напоминания сделать, но контроль все равно нужен был.
Я старался не мешать. Разглядывал буфет — легкий, в ажурной резьбе. Спрашивал Валентину Ефремовну:
— Наверное, по индивидуальному заказу? Такую фабричную мебель не встречал.
— Так это же домашний краснодеревщик! — смущенно и с лаской в голосе ответила Валентина Ефремовна и рассказала, как Александр Матвеевич делал буфет в строгом секрете от нее, за старым верстаком в сарае. Мог, конечно, купить в магазине фабричный, но разве тот был бы так дорог и ей и самому мастеру?
Юрик ерзал на стуле, дожидаясь конца проверки.
— Сегодня тебе помогать надо? — зазвенел высокий, напевный голосишко.
— Нет, отдохнем сегодня.
— А я поругался с Колькой!
— Почему?
— Он говорит: ты насовсем конструктор и нисколечко не рабочий.
— Объясни Коле: захочет рабочий — станет конструктором, или инженером, или ученым. Дяди Хорьков и Шаповалов слесари по специальности, а машины придумывают. Значит — конструкторы.
— Объяснял. Он не верит. Говорит: в шахте рабочие, не в лаборатории.
— Вырастет — поймет.
— Он и так длиньше меня на полметра...
Включили радиолу. Это подарок ВДНХ. Подарок прислали вместе с весточкой о награждении Александра Матвеевича большой серебряной медалью.
Хлебосольные хозяева угощали сочными пельменями. Слушали по радио последние известия. И вдруг голос диктора захлестнула симфония. Откуда такие мощные звуки?.. Текут по комнате, словно возникают в самом воздухе. Волны густеют. Кажется, над диваном... Но на нем, кроме Юрика, никого и ничего. Отчего же плутишка перемигнулся с Отцом, засмеялся, когда я подошел к нему?..
Вот оно что! Нагрудный кармашек чуть-чуть оттопырен, — звуки оттуда.
Насладившись моим удивлением, Юрик вынул из кармана крохотный радиоприемник.
— Чья конструкция?
Вопрос остался без ответа. Да и странно было спрашивать: конечно, конструкция Александра Матвеевича, — радиозаводы в шестьдесят третьем году, о котором идет речь, таких карликов не выпускали.
В тот вечер Александр Матвеевич показал мне новые миниатюры. Вскоре он ими пополнил свой стенд, оставленный на ВДНХ.
В тот вечер я увидел, как уральский Левша создает свои шедевры.
Из столовой в домашнюю мастерскую вела одностворчатая дверь. Щелкнул выключатель, и я оказался в мире чудес.
Лампа в триста ватт залила светом стол у стенки, напротив двери. На столе неутомимые работники: пузатик-мотор в девяносто ватт, токарный станочек, а между ними инструменты — тисочки, всевозможные пинцеты, выколотки, резцы проходные и отрезные, микрометр, дрель, набор окуляров от двух- до десятикратного увеличения. Это основные помощники Левши в тонком искусстве создания микроминиатюр... А вот в пробирках и сами миниатюры, рожденные в этой удивительной мастерской.
Александр Матвеевич расстелил на краю стола лист белой бумаги, выкатил на него из пробирки четырехугольничек толщиной в спичку и меньше одной десятой ее длины.
— Догадываетесь? — озадачил он меня.
— Нет.
— Электромотор.
— Неужто в этой крохе детали, как в настоящем моторе?
Молча Александр Матвеевич вооружает меня линзой, и я вижу микроскопические ротор с обмоткой, щетки, магнит, коллектор и одну из крышек — в нее вмонтирован рубиновый камень-подшипник.
— А где вторая крышка?
— Сейчас сделаем и опробуем мотор.
Он взял латунную проволочку, закрепил в цанге токарного станка и стал выделывать крышку моторчика.
В руках ежеминутно появлялись другие резцы, подобные лучам. При их соприкосновении с деталью, вращающейся со скоростью тысяча пятьсот оборотов в минуту, вспыхивал вихрь искорок. Как можно обрабатывать обломок проволочки, если все слилось в вихревой клубок?
Но Александр Матвеевич и видел и чувствовал, где и что сточить, а что оставить. Когда он выключил мотор, крышка была почти готова к сборке. Надо было ее осторожно снять с цанги, а то упадет на пол — не найти, и Александр Матвеевич наклеил около резцедержателя бумажную коробочку.
Наступила последняя операция. Александр Матвеевич надел окуляр, взял пинцетом крышку, положил ее на малютку наковальню. Затем кончиком пинцета зажал рубиновый камушек-подшипник, наложил на отверстие крышки и впрессовал в нее подшипник деревянной оправочкой.
— Вот и готово. Сумеете закрыть мотор?
Куда там! Пальцы мои будто чугунные, никак не управятся с простейшей для Левши работой.
Едва взял он у меня крышку, как она встала на предназначенное ей место, и тут... Александр Матвеевич подключил моторчик к элементу батарейки, и крохотка тихонечко запела, заработала, как большой мотор.
Мастеру понадобилась полая игла. Он протянул руку к коробке со стальными проволочками, отобрал самую тонкую, отрезал кусочек, заточил необычной формы острие. Минуты две — и новое перовое сверлышко уже сверлит продольное отверстие в иголке.
Написать легко. А какая точность глаз, рук, пальцев, какое чутье нужны, чтобы внутри иглы просверлить прямой, как солнечный луч, канал. Намертво крепится в цанге сверло, а иголка вращается. Несколько оборотов, и мастер останавливает станок, сверло выдвигается из иглы, и стружка выбрасывается. Важно сохранить идеальную прямоту сверла, иначе оно сама или же иголка немедленно сломаются.
Движения Александра Матвеевича быстры, непрерывны и предельно точны. Многолетняя работа над микроизделиями убедила Сысолятина: прерви он движение — и пальцы совершат ошибку, замедли он движение — и на точности его скажутся удары сердца, незаметная дрожь руки или тела, а может быть, и то, и другое, и третье, да еще что-то, не поддающееся разгадке...
Видимо, мысль о том, как и что делать, давно отстоялась и не здесь, во время работы, а раньше, в часы, когда она вынашивалась. Гибкие руки, удлиненные в кистях, действуют уверенно, тонкие, как у пианиста, умные, неугомонные пальцы не делают ничего лишнего. Кажется, у Александра Матвеевича, как у кудесников из народных легенд, работа течет без треволнений и неудач. Говорю ему об этом. Он улыбается, берет пинцетом из пробирки очередную пылинку, дает мне смотреть через линзу.
— Шахматный конь?
— Верно.
— Такой же, как на ВДНХ?
— Не совсем. Те кони размером поменьше. Этого я забраковал.
Смотрю коня сверху, переворачиваю на бок, — никакого изъяна. Александр Матвеевич тычет кончиком иглы куда-то между глазом и ухом миниатюрного коня, а я в линзу не вижу, — надо иметь зрение Левши, чтобы заметить порез в тысячную дольку миллиметра.
Услышав, что изготовление другого коня задержало отправку шахмат в Москву, удивляюсь — никто не увидел бы пореза, зачем было переделывать?
Он пожал плечами, удивился вопросу.
— Брак есть брак. Не могу я его подразделять на малый и большой.
Спрашиваю, какая из миниатюр потребовала наибольшего напряжения мысли, воли и рук.
— Ленин, — отвечает Александр Матвеевич.
Задумав сделать бюст Ильича на пьедестале, он собрал из библиотек Артемовского и Буланаша альбомы с репродукциями работ художников и скульпторов, изучал их, начал лепить фигурки из пластилина. Утвердившись в замысле, перешел к подготовительным моделям из дерева и мягкого металла. Наконец, месяца через два, взялся за серебро. Из серебра и сделана миниатюрная скульптура Ленина, венчавшая экспонаты уральца на ВДНХ.
И тут в домашней мастерской умельца вспомнились мне ленинские записи о замочнике Хворове.
Это было в прошлом веке. Владимир Ильич, даже находясь в ссылке, интересовался прикладным искусством, создателями миниатюр. В своей книге «Развитие капитализма в России» он написал о замочнике Хворове из местечка Павлово. Хворов изготовлял из одного золотника (4,3 грамма) 24 замка; отдельные их части были не больше булавочной головки. Но, восхищаясь талантливостью умельца, Ленин показывает, что Хворов исключение, что капитализм уродует рабочего, не дает развиваться его творческим способностям.
И тогда, в прошлом столетии, Ленин видел наше время, когда творчество перестанет быть уделом избранных, станет массовым. Мне кажется, Ленин уже тогда представлял себе таких умельцев, как Александр Матвеевич.
Думаю об этом, гляжу на высокий выпуклый лоб, смелый разлет бровей уральского Левши, в его мечтательные глаза. Человек нашего времени: рабочий — конструктор — художник. Талант Сысолятина в какой-то мере неповторим, как неповторимы судьбы людей. Но Сысолятин не исключение, как Хворов. Он один из тысяч, проявляющих свои таланты во всех областях духовной жизни, отдающих себя полностью для общего блага.
Принципы социализма и коммунизма общеизвестны. Но почему-то мы часто не обращаем внимания на слова, объединяющие оба принципа: «От каждого — по способностям».
А ведь именно эти слова заключают в себе главное: каким должен быть человек нового общества.
По способностям!
Это значит — весь талант, всю энергию души, все лучшее, что есть в тебе, сполна отдавай народу. И не только отдавай то, что дано тебе по наклонностям, по условиям воспитания, а развивай, совершенствуй свой талант, умножай то, чем одарила тебя природа.
Иные говорят: далекое будущее. Нет, близкое. Для многих — уже сегодняшний день. Посмотрите кругом. Разве не видите людей, для которых труд является увлекательным творчеством, первой жизненной потребностью?!
Два потока — труд рабочего и художественное творчество — сливаются в единую реку, устремляются к тем неоглядным далям, когда труд для всех без исключения перестанет быть только источником получения средств к жизни, а сам по себе будет человеку вознаграждением. И вот он — человек, испытывающий наслаждение от самого процесса труда и его результатов, доставляющий людям своей работой эстетическую радость.
Для Александра Матвеевича Сысолятина, и не только для него, сам труд уже стал вознаграждением.