НА ВДНХ
НА ВДНХ
Шахтеры провожали в Москву двух сотрудников лаборатории автоматики треста Егоршинуголь Шаповалова и Сысолятина. Александра Матвеевича пригласили на ВДНХ демонстрировать миниатюры.
Два друга вели себя на станции Егоршино по-разному.
Не в меру пылкий Шаповалов носился от багажной к вагонам, шумно распекал бригадира погрузки за неповоротливость, доказывал дежурному по станции, что едет на выставку в третий раз и незачем его учить, как грузить большие ящики с экспонатами.
Сысолятин ничего от железнодорожников не требовал и ни во что не вмешивался. Со шляпой в руке, в незастегнутом плаще он прогуливался по платформе с друзьями, когда к нему подбежала девушка в форме железнодорожника.
— Вы товарищ Сысолятин?
— Я.
— Почему медлите с погрузкой? Где ваши экспонаты?
— Для них вагона не подали...
Девушка растерялась. Ей приказали как можно лучше проводить двух участников ВДНХ, а она оплошала. Подать второй вагон для экспонатов никак не успеть — поезд скоро тронется. Что делать?
— А если потесниться? — робко предложила девушка. — Если грузить вместе с ящиками товарища Шаповалова? Больше полувагона пустует.
— Как ты думаешь, Шаповалов, груз мой поместится в полвагона?..
И под раскатистый смех шахтеров Сысолятин извлек из накладного кармашка пиджака стеклянную пробирку. На ее донышке девушка заметила поблескивающие соринки — они ей показались не то крапинками соли, не то металлическими ядрышками.
— Один Мишка с бочкой займет платформу...
— Кони вороные. Под твоих коней полдюжины вагонов потребуется...
Безобидно разыгрывали парни-шахтеры озадаченную девушку. Лицо ее вспыхнуло.
— Я на работе и прошу без шуток. Где ваши экспонаты? Покажете, наконец? — рассердилась она на Сысолятина.
— И не думал шутить. Вот же экспонаты!
Сысолятин достал из кармана увеличительное стекло, подал вместе с пробиркой девушке.
— Глядите.
— Зачем мне пылинки смотреть? — рассмеялась девушка. У нее отлегло от сердца — не надо было беспокоиться о дополнительном вагоне.
А ему и смех ее, и произнесенное с легким пренебрежением «пылинки» не раз вспоминались в дороге до Москвы и на ВДНХ.
В те первые дни он в павильоне «Культура и быт народов РСФСР» готовил цилиндрическую подставку и колпак — прозрачный «домик» для миниатюр. У него оставалось время для знакомства с выставкой. Он ходил по павильонам и тихим ранним утром, и в обеденные перерывы, и праздничными шумными вечерами, когда загорались струистые ветви фонтанов на площади Дружбы и Каменный цветок был наряден, строг и нежен, как небо в часы зари над Уральским Севером.
Поначалу Сысолятин надеялся увидеть все стотысячное войско экспонатов, но понял: невозможно. И, ограничившись беглым осмотром всей выставки, стал постоянным посетителем павильона радиоэлектроники и электротехники.
Полупроводниковые радиоизмерительные приборы, машины с электронным мозгом открывали молодому конструктору будущее индустрии. Он задумывался над хитроумными сплетениями проводов, ламп сопротивлений и представлял себе полную автоматизацию шахт: видел забои без единого человека, комплексы автоматов, с необыкновенной легкостью выполняющие самые изнурительные и опасные обязанности горняков. Уголь сам идет на-гора... Главный диспетчер с поверхности командует мудрыми подземными машинами. Человек скинул тысячелетний груз, давивший на плечи, руки и мозг, освободил себя для творчества!..
Размечтался и не заметил, что давно уже вышел из павильона, что толпа его вынесла через главный вход к скульптуре Мухиной. Спохватился. Ему нужно было завершить оформление стенда, а он не в состоянии был оторвать взора от фигур рабочего и колхозницы. Уж сколько раз он замирал перед ними. Ему виделась не скульптура из серебристой стали, а порывистые, дерзающие люди, устремленные в высоту и в даль веков. Вот оно, подлинное искусство!
Вечером он снова возвратился в павильон Культуры, но не к своим экспонатам, а во второй зал — к гравюре Владимира Андреевича Фаворского «Пролетающие птицы», к стендам с дымковской игрушкой, холмогорской резьбой по кости; к шкатулкам палешан. Казалось ли ему или он действительно чувствовал то, что чувствовал Фаворский или художник из Палеха, создавая эту красоту?.. Не в том ли сущность мастерства, чтобы заставить людей переживать близкое тому, что ощущал, переживал художник во время творчества?.. А он? Удалось ли ему хоть в малой мере воплотить в капельках металла свои ощущения, мечты? Заговорят ли его миниатюры с людьми? Или права чернявая девушка со станции Егоршино?.. Рукой не притронешься — пыль...
Сомнения, неуверенность Сысолятина оставались до того времени, пока в павильоне Культуры не был оформлен его стенд.
* * *
— Вы не были в павильоне Культуры? — можно было услышать в разных уголках выставки.
— Посетите третий зал, не пожалеете.
— Левша, настоящий Левша!
А он, светло-русый, светлоглазый уралец, чувствовал себя неловко под любопытными взорами множества людей, хлынувших к его стенду — цилиндрической подставке с куполообразным стеклянным колпаком.
Под колпаком вращался прозрачный диск, замысловато освещенный снизу. На диске — около тридцати экспонатов, до того мизерных, что все до единого могли поместиться на плоскости трехкопеечной монеты. Даже в линзах многократного увеличения, вмонтированных сверху и с боков колпака, не просто было разглядеть пьедестал, а на нем бюст Владимира Ильича Ленина из серебра; крошки-самовары с краниками тоньше человеческого волоса; шесть вкладывающихся один в другой кубиков из латуни, наименьший диаметром три десятых миллиметра.
Чем внимательней всматривались, тем больше раскрывали диковин. Еле заметные пунктирные змейки оказались двумя велосипедными цепями из ста шестидесяти восьми деталей, свободно входящими в иссверленное тело обыкновенной швейной иглы, а кругляшок меньше спичечной головки — забавным медвежонком, катящим бочонок. Разбросанные по диску песчинки превращались под лупой в шахматные фигуры из латуни, стали и пластмассы. Кони и пешки диаметром основания в треть миллиметра были до того изящны, художественно тонки, что брало сомнение: способен ли человек такое сотворить?
Посредине диска отливала серебром пластинка с рисунком шахты и четырехстрочной надписью на пространстве в 1,8 миллиметра: «Урал — родина умельцев. Артемовский Свердловской области. Работа А. М. Сысолятина. Сентябрь 1961 года».
Поначалу дирекция ВДНХ думала задержать Александра Матвеевича дней на десять, чтобы он в это время давал объяснения к миниатюрам, но вскоре отъезд отложили на неопределенный срок.
Неприметный стенд притягивал к себе наибольшее число посетителей павильона Культуры. Иные московские школьники по нескольку раз приходили смотреть уральские диковины.
Как-то, возвратясь в павильон, Александр Матвеевич застал возле своего стенда стайку любопытных семиклассников и двух бондарей с Поволжья. Кряжистые волжане сидели на корточках, разглядывали на нижней полочке подставки графин, в котором оказался дубовый, перепоясанный четырьмя стальными обручами бочонок из сорока деталей емкостью на два стакана жидкости. Дважды уже наведывались сюда бондари; кажется, насмотрелись вдоволь, — нет, опять пришли, и старик продолжает удивляться:
— Я верную тысячу бочек за свою жизнь переделал, а ума не приложу, как ты, уралец, туда пролез, обручами бочонок связал. Щелинки нигде. Так детали подогнать на свободе не суметь, не то что в графине.
Услышав, с каким почтением старик заговорил с подошедшим белокурым молодым человеком, девочка с толстыми косами раскрыла на него большущие глаза.
— Это вы Левша?.. Почему Левша? Все левой рукой сделали?..
А мальчишка спрашивал:
— Цепь, наверно, как волосик порвется, если ее тронуть?
Александр Матвеевич объяснил детям, что работает обеими руками и больше даже правой. Он вынул из-под колпака одну из двух цепочек, состоящую из семидесяти восьми звеньев, подвесил на нее пятисотграммовый груз, и цепочка-паутинка выдержала вес.
— Еще покажите, еще! — подпрыгнула от удивления девочка.
Александр Матвеевич расщедрился. Извлек пинцетом из-под колпака самовар высотой 5 миллиметров, снял с него конфорку, крышку, заглушку, краник, показал детям через увеличительное стекло. Затем достал швейную иглу диаметром 0,8 миллиметра, вынул из этой иглы вторую, вполовину тоньше, а из той — третью, диаметром 0,15 миллиметра.
— Как это вы, товарищ Сысолятин? — пристал паренек. — Пальцы-то не сдержат.
— Сдержат. Можно и нитку с закрытыми глазами в ушко продеть.
— Загнул! — шепнул товарищу быстрый парнишка с густой шевелюрой и скрылся за его спиной.
Александр Матвеевич услышал шепоток парнишки, сунул ему в руку носовой платок.
— Повязку сделай, крепкую, чтобы ничего не видать.
— Кому? — всполошился парнишка.
— Мне, конечно. Ты же задавакой меня считаешь. Давайте, девочки, еще платки! — и пригнул голову, чтобы детям сподручней было накинуть повязку.
Из трех платков сделали надежную, с тугим узлом повязку — ничегошеньки не увидишь.
Дети застыли в ожидании.
В левой руке Александра Матвеевича, между подушечками большого и указательного пальцев, блестело игольное ушко, в правой была нитка. Подняв раздвинутые руки на уровень подбородка, он начал медленно сводить их. Едва они сошлись, как кончик нитки метко угодил в ушко иглы. Мгновение — и нитка оказалась продетой. Повышенная осязаемость кожи пальцев заменила Александру Матвеевичу зрение.
— Сила! — ликовали дети.
Зачастили в павильон Культуры к стенду Сысолятина и участники ВДНХ. Однажды наведался почтенный старец, мастер орнаментального ковроделия из Туркменистана. Он снял пышную шапку с седой головы, сказал по-восточному цветисто:
— Ты расстелил, сын мой, свой ковер, и я прочитал твое сердце!
Но не обошлось и без курьеза.
Недели через три после открытия стенда Сысолятин был взят в тугое кольцо группой человек в шестьдесят из Тулы. Возможно, на них повлияло ненастье (сыпал раздражающе нудный мелкий дождь) или они устали от хождения по огромной выставке, — как бы там ни было, но настроение туляков оказалось явно не в пользу Александра Матвеевича. Слово, которым он обычно предварял показ миниатюр, одни слушали рассеянно, другие посматривали безразлично в его сторону. Чтобы подбодрить угрюмых туляков, Александр Матвеевич рассказал им, как забавы ради сделал из серебра блоху натуральной величины и как та блошка подпрыгивала на шести лапках-пружинках, двигала головкой и усиками. Надеялся развеселить людей, а получился конфуз. Вихрастый парень зашумел на весь зал:
— Ты, братец-уралец, отстал годков на сто!
— Не слышал, поди, что тульский Левша блоху подковал, — прибавил тучный старик усач. — Лескова почитай!
— Мне кажется, товарищи из Тулы должны знать, что живого Левши не бывало ни у них, ни в другом месте, — вмешался пожилой гражданин, который в третий раз подошел к стенду уральца.
— Как так не бывало?! — опять не утерпел вихрастый парень.
— Мне можете не верить, ваше право, а Лескову поверите? Он сам дал разъяснение в тысяча восемьсот восемьдесят втором году в заметке «О русском Левше». Там так и сказано: «Левша есть лицо мною (то есть Лесковым) выдуманное». Но так как в заметки прошлого века никто почти не заглядывал, то заблуждались в отношении Левши целых восемьдесят лет. Вам-то простительно, иные литературоведы и те ошибались.
— А вы откуда все это взяли? — спросил другой.
— Специальность у меня такая — тридцать лет в литературных архивах работаю. Да и вам не трудно убедиться. Посмотрите седьмой том Лескова, его заметку о Левше, по-моему, на пятисотой или пятьсот первой странице.
Туляк невольно проникся уважением к эрудированному человеку, к его памяти. Сомнение у него отпало. Он обернулся к Сысолятину:
— М-да... Выходит, уралец, ты мечту нашего Лескова жизнью сделал...
И все же сдаться полностью ему не давала гордость за свою прославленную Тулу.
— Конечно, Урал знатен мастерами, но и Тула — будь здоров!.. — Погладил усы, сделал приличествующую его возрасту паузу. — Мой старинный друг, тоже оружейник, Почукаев, на стекле в три с половиной квадратных сантиметра нанес герб и гимн Советского Союза — 514 знаков. Заметь себе, десятикратная лупа нужна, чтобы прочесть! Получается, не единственный ты в наше время кудесник.
— Конечно, не единственный. И очень хорошо, что не единственный.
Не от ложной скромности — это почувствовали туляки — рассказал он об умельце из Армении Казаряне, который на сахарной песчинке создал портрет Фиделя Кастро; о московском инженере Хандросе, собравшем из 1477 деревянных деталей малютку модель самоходной косилки. «О других мастерах говорит больше, чем о себе», — думали туляки, слушая Александра Матвеевича и разглядывая его экспонаты. Смотрели придирчиво, основательно, как контрольные мастера, выверяющие приборы космического корабля, но ни к чему придраться не могли.
— Придется признать, — произнес усач-оружейник, — кудесник ты отменный...
В конце дня, когда схлынул поток людей, методист павильона пригласила Сысолятина к столику с книгой отзывов, раскрыла ее на записях последних трех недель.
— Читайте, читайте, Александр Матвеевич! Почти все отзывы о вас.
Десятки страниц. Разные почерки совершенно незнакомых людей... Дух захватило от их теплых слов и пожеланий.
Русский самородок Александр Матвеевич Сысолятин покорил нас своим мастерством. Хорошо бы создать лабораторию художественных миниатюр под руководством Сысолятина. Хорошо бы увидеть труды лаборатории на Всемирной выставке в Москве.
Инженеры Поповы.
Мы, члены кружка «Умелые руки» Болшевской школы № 2, восторгаемся талантом русского умельца. Расскажем всем ребятам. Попробуем сделать что-нибудь подобное.
Оригинально, прекрасно. Мне кажется, полезно применить искусство А. М. Сысолятина в Области медицины.
Врач из Казахстана.
Одним словом, здорово, по-уральски, Левша — Сысолятин!
Земляки-уральцы Евдокимов и другие.
Встретилась одна запись не в меру восторженная, высокопарная;
Изделия уральского умельца, — записал посетитель из города Калинина, — по своему значению равны созданию межконтинентальной ракеты.
От этой наивной гиперболы неловко стало Александру Матвеевичу. Он закрыл книгу. Методист взяла книгу из его рук.
— Да вы не смущайтесь. Человек, возможно, и перехвалил, но от души же! А знаете, что сегодня записали?! — И, найдя последний отзыв, прочитала:
Дорогой Александр Матвеевич! Живой, а не выдуманный Левша! Примите восхищение и благодарность от внуков тульского Левши.
...Невыдуманный Левша. А ведь неплохо сказано, Александр Матвеевич, совсем неплохо.
* * *
За полтора месяца, что Александр Матвеевич провел в первый раз на ВДНХ, его посетили люди из пятидесяти шести стран. Мир разглядывал уральские диковины, и ни один из зарубежных гостей не мог припомнить, не мог назвать что-либо схожее с миниатюрами русского Левши ни в своей стране, ни в иных государствах.
В один из октябрьских дней с медлительной торжественностью вошли в третий зал павильона Культуры улыбающиеся индусы. Приложили ладони к груди, наклонили головы в чалмах и, уважительно глядя большими теплыми глазами на Александра Матвеевича, что-то зашептали переводчику.
Он представил их уральцу:
— Ювелиры и мастера резьбы по слоновой кости. Из Кашмира и Раджастана. Читали о вас. Просят, если возможно, посвятить в некоторые тонкости вашей работы.
— От вас у меня секретов нет, — сказал Александр Матвеевич знаменитым мастерам, истоки искусства которых уходят в глубочайшую древность.
Он знал: уже в третьем тысячелетии до нашей эры в бассейне Инда были известны тончайшие по сверлению и шлифовке камней ювелирные изделия, расписная керамика, резьба по слоновой кости. И поныне продолжают славиться в мире индийские миниатюры.
О шедевре современного народного искусства Индии — горошине из слоновой кости — Александр Матвеевич узнал перед самым выездом в Москву.
«Горошина разъемная, — писал товарищ, который видел ее. — Диаметром семнадцать миллиметров. Только раскрыли, и из полого ее нутра высыпало «стадо» слоников — сорок крохотных фигурок».
Известие об уникальной работе индусов раззадорило Александра Матвеевича. Размышлял: можно ли создать вещицу размером с ту же горошину, но сложнее — по принципу, скажем, русской матрешки. Неделями подсчитывал, готовил оснастку, тренировал пальцы на пробах и, когда пробные изделия получились такими, какими он хотел, поверил, что замысел осуществим. А замысел был дерзкий.
Александр Матвеевич решил сделать кубок из органического стекла. В него поместить разъемный шарик диаметром в индийскую горошину — семнадцать миллиметров. Внутри этого шарика — второй кубок, а уже в том кубке столик с шахматами.
Начал с изготовления шахматных фигур — наиболее трудоемкой, скрупулезной части микроминиатюры. И вдруг — приглашение на ВДНХ, связанные с поездкой хлопоты. Но все же сумел закончить и захватить с собой в Москву несколько пешек и коней. Их диаметр — 0,3 миллиметра, высота пешки — 0,4, коня — 0,6 миллиметра.
Не без любопытства слушали гости рассказ о микроминиатюре, разглядывали фигурки-песчинки из серебра и золота. До этих минут они были совершенно уверены, что горошина со слониками не имеет конкурентов среди современных миниатюр. И надо же: прославленных мастеров превзошел человек из шахтерской семьи, — ведь в ней, наверно, никто понятия не имел о подобном искусстве!
Но если на некоторых лицах и появилась досада, то была она мимолетной. Гостей подкупали ювелирное искусство умельца, его искренняя доброжелательность и щедрость. Молодой русский кудесник ничего не скрывал от гостей. Он наделял их бесценными зернами опыта и замыслы свои не утаивал.
— Представьте себе шахматную доску величиной в этот квадратик, — говорил Александр Матвеевич, показывая на торец спички. — На ней разместятся тридцать две фигуры. Вот такие, как здесь. Только ферзи и короли будут на одну-две десятых миллиметра выше, чем кони.
Один из индусов поинтересовался, отчего Александр Матвеевич решил сделать шарик, а не горошину.
— Уральские горошины не имеют удлиненной формы. Они походят на шарики — климат у нас другой.
Хрупкая, с вишневой метиной на лбу учительница из Кашмира певучей скороговоркой что-то рассказывала Александру Матвеевичу. По мимике лица, по жестам он понял: она благодарна русским, она счастлива — она в Москве.
Индианка не отходила от подставки с миниатюрами, постукивала ноготком мизинца о стеклянный колпак с той его стороны, где стояли шахматные фигурки, и через переводчика спрашивала:
— Наша горошина прячет сорок слоников. Сколько в нее могло бы спрятаться таких шахматных коней и пешек?
Александр Матвеевич бегло прикинул.
— Тысяч шесть. Возможно, до семи тысяч.
Неожиданно загремел грудной бас:
— Неправильно, товарищ Сысолятин!
Александр Матвеевич увидел позади индусов мускулистого юношу в вышитой украинской рубашке. Подумал: «Может, я ошибся, преувеличил немного, но зачем он при гостях?..».
Юноша не унимался:
— Вы как считали, фигуры лягут плотно?
— Плотно.
— Тогда ошиблись еще больше.
Извинившись перед туристами из Индии, юноша протиснулся вплотную к стенду, показал Александру Матвеевичу мелко исписанный листок блокнота.
— Пока вы тут объясняли, я подсчитал. Диаметр их горошины семнадцать миллиметров. Так? Толщину стенок я взял в два миллиметра, больше не будет. И получаю объем горошины 902 кубических миллиметра. Верно?
Посмотрел, как реагирует уралец, и снова карандашом в бумагу.
— Беру ваши фигурки. При общем основании 0,3 и средней высоте 0,5 получаю объем фигурки — 0,0353 кубического миллиметра. Теперь делю объем горошины на объем фигурки и получаю: в знаменитой индийской горошине спрячутся 25 600 ваших шахматных фигурок. Вот так!
Переводчик слово в слово передавал индусам разговор юноши с Александром Матвеевичем.
— Делаю поправку на зазоры, так как лечь плотно фигуры не смогут. Беру отдельно пешек и коней. Что получаем? В горошине поместится не меньше 21 тысячи пешек или же табун коней — 16 тысяч!
Юноша обернулся к индусам с видом победителя. Он наслаждался растерянностью гостей так, будто он сам сотворил чудо-миниатюры.
И надо же, чтобы с уральскими диковинами случилась такая история!
Как-то в павильоне неожиданно для Александра Матвеевича появились человек тридцать туристов из США. О миниатюрах они, вероятно, не слышали. Один из них, увидев оригинальный стенд, с ходу настроил фотоаппарат, чтобы снять миниатюры. За ним другие энергично штурмовали уголок с необычными экспонатами. Но, сообразив, что подобных лилипутов сфотографировать невозможно, переключились на Александра Матвеевича. Направили на него портативные кино- и фотоаппараты, микрофоны репортерских магнитофонов, забросали его вопросами, шутили, смеялись, — и вся эта напористая, веселая суета забавляла и самих американцев, и Александра Матвеевича.
Один только пружинистый крепыш не снизошел до общего разговора. Деловито ходил вокруг стенда, прилипчиво глядел миниатюры, потом подозвал через переводчика Александра Матвеевича. Сначала попросил снять колпак, коснулся пинцетом шахматных пешек, коня, медвежонка, кубков, потом стал уточнять, из какого металла они сделаны, тыкал в них носом,точно принюхивался, и неожиданно бухнул:
— Покупаю!
«Толстяк, видимо, решил развлечься: не может он не знать, что ВДНХ не ярмарка», — подумал Александр Матвеевич и ответил шутливо:
— У вас долларов не хватит. Я дорого беру.
Американец глянул на уральца с гордой снисходительностью:
— Мой сосед по вилле приобрел в Шотландии церковь двенадцатого века. Ему понравились древние скульптуры, росписи стен, а мне — ваши миниатюры. Не поскуплюсь.
Переводчик подтвердил, что с Александром Матвеевичем разговаривает миллионер, владелец акций нескольких американских монополий. Да и поведение туристов подтверждало это. Как бесцеремонно ни мяли они бока друг другу, вокруг миллионера непременно оказывалась зона неприкасаемости.
— Сэр настаивает, чтобы вы назвали цену миниатюрам, — добавил переводчик.
— Я их не продаю.
— Но деньги, деньги! — повторял преуспевающий, должно быть, на Уолл-стрите бизнесмен.
Для него было нелепо, дико, непостижимо: человек отказывается от долларов! Репортер американской газеты тоже стал уговаривать Александра Матвеевича.
Когда же он наотрез отказался продолжать разговор о купле-продаже, репортер подковырнул уральца:
— Я понимаю, мистер Сысолятин. Вам не дано права распоряжаться своими миниатюрами. Они собственность государства.
— Ошибаетесь, сэр. Миниатюры принадлежат мне. Могу их подарить хотя бы вам, если захочу.
— И вы делали кому-нибудь подобные подарки?
— Делал.
Лукавинка блеснула в глазах репортера.
— Скажите, мистер Сысолятин, вы смогли бы создать миниатюрный морской корабль?
— Думаю, да.
— Известно ли вам, что наш уважаемый президент с детских лет коллекционирует модели кораблей морского флота?
— Любопытно.
Магнитофоны и киноаппараты опять настроились на Александра Матвеевича.
— Может быть, мистер Сысолятин захочет сделать миниатюрный корабль в дар нашему президенту? Подарок был бы принят с благодарностью.
То, что Александр Матвеевич помедлил с ответом, подбодрило репортера. Он уже предвкушал сенсацию, как вдруг услышал:
— Появятся на вашем берегу мирные ветры, я целый флот вам подарю...
Репортер, разочарованный, что задуманная сенсация не удалась, поморщился:
— Я думал, вы простой человек, а вы коммунист!
— И то и другое, сэр, — улыбался Сысолятин. — И то и другое.