Ловушки, преграды, запорные системы

Одним из древнейших и широко распространенных на Руси и в соседних землях способов рыболовства была добыча рыбы плетеными ловушками, а также с помощью простых и более сложных преград – заборов: котцев, колов, приколков и езов. Возникновение этих приемов лова восходит, по крайней мере, к эпохе мезолита, если не к верхнепалеолитическому времени[233].

Остатки подобных снарядов изредка находят археологи и на территории Восточной Европы, главным образом на торфяниковых стоянках или в речных и озерных отложениях[234].

К сожалению, археологических материалов для реконструкции перечисленных рыболовных орудий древнерусского периода нет. Хотя их массовое использование, судя по сведениям письменных источников и этнографическим данным, не вызывает сомнений.

Самыми простыми по устройству ловушками были мерды или морды (рис. 15), которые плелись из лозы наподобие корзин. Они снабжались воронкообразным входом, узким отверстием, обращенным внутрь. Оказавшись в ловушке, рыба уже не могла найти выхода. В морды часто клали пахучую приманку.

Идентичными с первыми по конструкции, но более развитых форм и крупнее размерами были верши (рис. 15). Для их изготовления применяли и сосновые планки. Кстати, верши упомянуты в новгородской берестяной грамоте № 248 рубежа XIV–XV вв. в связи с жалобой карел на притеснения с «немецкой» стороны[235].

В предыдущем разделе отмечалось, что верши послужили прототипом для больших сетяных ловушек-мереж, сохранивших форму и каркас своих предшественниц, но сменивших прутья или дранку на сеть. Сходным было и их промысловое назначение. Во-первых, вершами ловили самостоятельно, расставляя их поштучно в местах скопления рыбы. Во-вторых, они применялись в комбинации с различного рода преградами.

К простейшим сооружениям, устроенным по принципу лабиринта, относились котцы или вотцы. Их можно назвать садками-самоловами. Делали котцы из планок, прутьев, а чаще из камыша, тростника или соломы. Заходя в них, рыба сразу не находила обратно выхода и застаивалась на месте. Рыбаки периодически извлекали ее из котцев сачками. Лов этот, как свидетельствуют письменные источники, наибольшее расространение получил в северо-западных землях, прежде всего в Псковской[236]. Здесь даже существовала в XV–XVI вв. профессия – кочетники, правовое положение которых определено Судной грамотой[237].

Весьма продуктивным был промысел рыбы с помощью перегораживавших ручьи и реки деревянных заборов, сообщения о которых имеются и в летописях, и в писцовых книгах, и в актовых документах. Источники различают колы, приколки, езы и заборы; кроме того, в них говорится о забивании истоков, прудов, а также о глушицах и перекопанях, т. е. земляных запрудах. Все эти сооружения носили долговременный характер, требовали постоянного ухода, многих рабочих рук и большого количества разнообразного строительного материала. Действовали они по одному принципу: перекрывали свободный проход рыбе, задерживали ее в определенных местах. Поэтому рыболовные преграды сооружались чаще всего рядом с естественными препятствиями: перекатами, порогами, мелями, создававшими дополнительные трудности для движения рыбьих стай.

Главный лов ими производился в периоды икрометания, когда рыбы большими массами устремлялись на залитые водой луга, в старицы, озера; поднимались вверх по рекам, входили в мелкие притоки. До того как спадет полая вода и отметавшие икру рыбы вновь «скатятся» в основное русло реки или акваторию озера, стремились отрезать ей пути отступления: забить истоки, верховья (вершища), притоки. Перегораживали также устья рек и речек при их впадении в моря и озёра. Словом, промысел этот всегда базировался на естественном явлении: ежегодном передвижении огромных масс рыбы на нерестилища (места икрометания). Ведь, подчиняясь великому закону природы, пускались в путь не только проходные виды рыб (например, большинство осетровых и лососевых), но и полупроходные и туводные (никогда не покидающие своего водоема). Одни проплывали тысячи километров – скажем, от устья Волги до ее верхнего течения; другие – не более десятка, например из Ильменя в Волхов или Мсту или из Плещеева озера в Вексу; третьи, наконец, устремлялись лишь на прогретые солнцем заливные луга, где в траве и кустарниках оставляли миллионы икринок. Но даже такое, почти неприметное, движение создавало благоприятные условия для массового лова рыб.

Люди издревле подметили эту закономерность и старались не упустить благоприятного случая пополнить свои запасы свежей и заготовленной впрок рыбой. Наверное, и сама идея воздвигнуть на пути рыбы преграду возникла из наблюдения за постоянным скоплением рыбьих стай около естественных препятствий, благодаря чему и лов там был успешнее и проще. Сначала ловили застаивавшуюся у заборов и плетней рыбу корзинками и сачками. Потом, по-видимому, стали оставлять в частоколах проходы-ворота, в которых устанавливали ловушки.

Все древнерусские запорные рыболовные системы были комбинированными: деревянные или земляные преграды сочетались с плетеными и сетяными ловушками или были приспособлены для лова рыбы сетями. Простейшими среди них были «приколки хвояные»[238], т. е. небольшие плетни из веток ели или сосны. Рыба в поисках корма задерживалась около них и становилась добычей рыбаков.

Более сложными сооружениями являлись колы или заколы, возводившиеся на реках Северо-Западной Руси[239]. Основу их составлял вбитый в дно реки частокол. Промежутки между колами закрывались пряслами из сосновой дранки. Ловили в заколах разную рыбу, но главным образом лососей. «На Суме реке в порогу поставлен кол рыбный, а ловят в нем в межень и осень всю и до морозов рыбу морскую лососи и тинды и семгу»[240]. У кола через реку Выг добывали лососей, тинду, сигов, гарюсов, «а в осень рыбу большую семгу»[241]. Выше упоминались «колы сетные» или «на колы сетная ловля». В этих сооружениях сети заменяли загородки из дерева.

Наконец, известны колы, приспособленные специально для весеннего лова[242].

Думается, что колам северо-западных рек на северо-востоке и в центральных районах Руси соответствовали заборы[243] и частоколы, перегораживавшие истоки и вершища[244]. Источники вполне определенно говорят об этом. Например, из жалованной грамоты 50-х гг. XV в. великого князя Василия Васильевича Чудову монастырю: «И яз князь велики, пожаловал старца Аврамья, велел есмь исток забити к моему берегу» становится ясно, что князь разрешил перегородить протоку рыболовным частоколом от монастырской земли до своего берега[245].

Самыми совершенными, в полном смысле инженерными сооружениями для лова рыбы были езы, неоднократно отмеченные в документах XV–XVI вв.[246] Материалы конца XVI в. (данные Белозерской езовой книги 1585 г.) дают конкретное представление не только о конструкции еза, но и о количестве лесоматериалов, необходимых для его постройки, и о масштабе работ[247]. На дно реки (Шексны) опускались козлы – толстые бревна с двумя распорками. К ним примыкали клетки: деревянные срубы, забитые камнями. Между клетками устраивались засовы. Сверху делались переходы-переклады. В езу оставлялись ворота – проход для судов и лодок. В местах, где устанавливались снасти, клали настилы-сежи. Кроме того, много бревен шло на грузы, дополнительно укреплявшие ез. Требовалось также снарядить паром. В целом для постройки одного большого еза заготавливалось около 200 стволов деревьев длиною от 2-х до 12 сажен, 1500 жердей, тес. Сооружали его 16 человек во главе со специалистом-мастером в течение 4 и более недель. Лес рубили заранее окрестные крестьяне.

Осталось сказать несколько слов о других, менее распространенных рыболовных сооружениях. Иногда перекапывали русло речки (делали запруду или отводили его в сторону), чтобы создать непроточную заводь-глушицу[248]. Заходившую в нее рыбу вылавливали сетями.

В новгородских источниках удалось обнаружить сведения еще об одном оригинальном способе лова. Расшифровать их помогли данные по ильменскому рыболовству, изложенные в IX томе Исследований о состоянии рыболовства в России. Речь идет о несколько загадочной записи в Писцовой книге Шелонской пятины: «Да в тех же волостях у крестьян 14 веж рыбных, а неводов у них 33 и с теми, что ловят из дворов, и в тех вежах хрестьяном ловити рыба по старине»[249]. Из каких дворов ловят неводом? Оказывается, двором в середине XIX в. на Ильмене называлось специальное рыболовное устройство. Во время половодья, до спада воды заколом перегораживался сток пойменного озерца или речушки. Около искусственной преграды скапливалась отметавшая икру рыба. Тогда на некотором расстоянии от первого забивали второй забор. Пространство между ними очищали от хлама, выравнивали и углубляли. Затем в первом заколе поднимали заслоны, и рыба устремлялась в подготовленный для нее загон-садок (двор). Здесь она могла находиться до осени, и по мере надобности ее добывали неводом.

Даже беглое знакомство с многообразием форм и методов ловли рыбы при помощи запорных систем в Древней Руси XIV–XVI вв. оставляет впечатление широкого, если не повсеместного распространения этого вида промысла. Можно с уверенностью утверждать, что по своему значению он уступал лишь лову неводами, имевшему, безусловно, всеобщий характер. Письменные источники, причем далеко не исчерпывающие, сотнями свидетельств подкрепляют этот вывод. Наибольшее развитие такое рыболовство получило в северных землях русского государства, чему благоприятствовали природные условия: разветвленная озерно-речная сеть и изобилие леса.

Наметились и территориальные различия. В новгородских областях преобладали сооружения типа колов (заколов). На северо-востоке, особенно в Белозерском крае, первенствующее положение занимали езы. Расхождение здесь не в терминах, а в конструкции тех и других. Например, в писцовых книгах Обонежской пятины указаны как колы, так и езы. Первые были проще по устройству, меньшего масштаба. Езы же для своего времени являлись сооружениями внушительными и сложными. Постройка их обходилась недешево, к тому же требовала определенных навыков и мастерства.

Обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. Преграды и запоры нуждались в ежегодном обновлении и ремонте. Весенний ледоход если не полностью уничтожал их, то наносил серьезные повреждения. Восстановительные работы отнимали много времени и рабочих рук. Факт сам по себе немаловажный, подрывающий теорию «подсобной» роли рыболовства в хозяйственной деятельности древнерусского населения.

Остался невыясненным вопрос об удельном весе запорных систем в рыбном промысле X–XIII вв. Отсутствие прямых указаний источников затрудняет его решение. Однако есть все основания полагать, что и в это время они широко применялись. Во-первых, глубокая древность перечисленных способов лова документально зафиксирована археологическими находками и этнографическими наблюдениями. Во-вторых, на некоторых из древнерусских памятников найдены кости рыб и скопления рыбьей чешуи, но не обнаружено никаких рыболовных орудий. Объясняется это, по-видимому, применением плетеных ловушек и иных деревянных снарядов.

Произошли ли со временем какие-нибудь изменения в конструкции названных сооружений? Так же как и другие орудия, они улучшались с целью повышения их продуктивности. Наибольший эффект давало, разумеется, комбинированное использование заколов и езов с сетяными снастями. Хотя твердых критериев в распоряжении исследователей нет, всё-таки можно подметить постепенное расширение зоны применения более совершенных, чем прочие рыболовные заборы, езов. Если в Новгородских писцовых книгах рубежа XVI в. езы не упомянуты вовсе, то уже во второй половине этого столетия они появляются в Обонежской пятине.