в) Развитие рыболовства в древнерусских городах

Даже беглое знакомство с письменными источниками XIV–XVI вв. не оставляет сомнений в самом широком распространении рыболовства, причем промыслового, связанного с рынком, в городах и поселках городского типа. «Рыбаки-профессионалы, – справедливо отмечают исследователи, – одна из обычных категорий посадского населения в городах»[405].

Такое положение сложилось, конечно, не вдруг, не в короткий промежуток времени. Актовые материалы и сплошные переписи эпохи сложения Русского централизованного государства зафиксировали один из конечных этапов длительного процесса, начало которого восходит к периоду возникновения городов и становления феодальных отношений на Руси.

Пытаясь вникнуть в существо вопроса, определить место рыболовства в хозяйстве горожан X–XII вв. и его экономическую значимость, приходится обращаться в первую очередь к археологическим находкам, поскольку сведения редких памятников письменности слишком отрывочны и фрагментарны.

Однако, благодаря многочисленным и хорошо документированным раскопкам древнерусских городов, особенно планомерно осуществляемым в последние десятилетия, накоплен богатый и разнообразный фактический материал. Если посмотреть на карту распространения находок рыболовных орудий (карта 1), легко убедиться, что практически нет ни одного города или поселения городского типа (археологически изученных), в культурных напластованиях которых не были бы обнаружены эти предметы. Если географически подобные находки характерны для городов всех русских земель-княжеств – крупных культурно-экономических центров типа Киева, Новгорода, Чернигова, Смоленска, Рязани или Полоцка; менее значительных, вроде Вщижа, Торопца, Воиня или Изяславля или, наконец, для поселений, только обещавших стать городами, таких как Шестовицы, Райковецкое городище, Липинское или Китаевское, – то налицо бесспорное свидетельство о повсеместном занятии горожан рыболовством.

Лучшим методом установить характер, степень развития и продуктивность древнерусского городского рыбного промысла (Х – начало XIII в.) были бы сплошное сравнение добытых коллекций и статистическая обработка полученных результатов. К сожалению, эффективность этого способа резко снижается трудностями объективного свойства. Во-первых, различная сохранность тех или иных находок сразу искажает общую картину. Пример Новгорода (см. главу I) наглядно иллюстрирует, каким превратным было бы наше представление о местном рыболовстве, если бы культурный слой города не консервировал органические вещества, прежде всего дерево. Во-вторых, неравномерность исследования воздвигает новую преграду: в одних случаях раскопки велись на широких площадях, чаще в их соотношении со всей территорией памятника кратко двузначной или трехзначной цифре. Кроме того, как правило, полнее изучены детинцы (военно-аристократические кварталы), а не посады. В-третьих, неразработанность хронологии (за редким исключением), суммарные датировки горизонтов слоя обедняют выводы.

Всё вышесказанное заставляет сконцентрировать внимание на наблюдениях общего порядка, привлекая в отдельных случаях коллекции наиболее исследованных городищ.

Итак, археологические находки убедительно показали, что рыболовство не осталось вне поля хозяйственной деятельности древнерусских горожан. Нетрудно ответить и на другой вопрос: когда и как это случилось? В древнейших напластованиях Ладоги, Новгорода, Пскова, Воиня, Родни и многих других городов рыболовные орудия встречены неоднократно. Если вспомнить, что лов рыбы играл существенную роль в жизни поселения таких городищ VIII–X вв., как Титчиха и Хотомель, имевших явную тенденцию к превращению в настоящие города или феодальные замки, то суть дела упростится еще больше. Жители городов ловили рыбу всегда. Они унаследовали эту отрасль своей экономики из комплексного, мелкого, натурального хозяйства предшествующей эпохи.

Генеральная линия размежевания первоначально не коснулась рыболовства: определяющим в самом процессе возникновения городов было отделение ремесла от земледелия. Добыча рыбы же и в хозяйстве крестьян, и в хозяйстве горожан в древнейшую эпоху не выходила за рамки «домашнего» промысла, являясь придаточной по отношению к главному занятию – хлебопашеству или ремесленной, военно-административной и прочей деятельности. В этом легко убедиться, так как раскопками нигде не обнаружено ни одного хозяйственного комплекса, ни одного жилища X–XI вв., главным занятием владельцев которых было бы рыболовство. Везде находки рыболовных орудий соседствуют с орудиями труда земледельца или ремесленника. Ничто сейчас не дает нам права считать лов рыбы на Руси в X–XI вв. самостоятельной профессией, хотя многие виды ремесла к этому времени стали таковыми[406]. Конечно, было бы очень заманчиво подметить нюансы в структуре отдельных хозяйств, в сочетании их отраслей. Но имеющийся пока материал не всегда позволяет это сделать.

Какие черты присущи городскому рыболовству раннего времени? Рассматривая динамику развития рыбацкой техники, а также наблюдая медленный рост интенсивности промысла (главы III и IV), можно вывести некоторые закономерности. По отношению к предыдущему периоду все категории интересующих нас находок количественно (главным образом за счет раскопок города) выросли в десятки и сотни раз. И дело здесь не столько в том, что значительно увеличилось число изученных памятников. Бросаются в глаза разнообразие и, что особенно важно, специализация рыболовных орудий. Появились новые типы крючков и острог (коллекции Новгорода, Ладоги, Гродно, Княжей Горы, Белой Вежи и др.), а найденные грузила и поплавки (Новгород, Псков, Белоозеро, Воинь, Полоцк) говорят о применении сетей различного назначения и размеров. Расширение ассортимента рыболовного инвентаря шло по пути его специализации.

В разделах, посвященных древнерусским рыболовным орудиям, подчеркивалось, что прогресс в этой области был связан с общим подъемом экономики – бурным развитием земледелия и ремесла. А оснащение городских рыболовов даже в X–XI вв. (по археологическим данным) отличалось бо?льшим разнообразием и совершенством, чем промысловое снаряжение сельских рыбаков. Именно в городах найдены целые серии рыболовных крючков, острог, блесен, десятки грузил и поплавков от сетей. Сельские поселения, даже хорошо раскопанные, дают лишь единичные экземпляры рыболовных орудий. Причина, по-видимому, одна: трудовая деятельность жителей городов, а отчасти и феодальных усадеб, не регламентировалась жестко сезонами полевых работ[407]. Они свободнее распоряжались своим временем и часть его могли тратить на побочные занятия: промыслы, огородничество и т. п. К этому стимулировала их также необходимость постоянно изыскивать дополнительные источники пропитания, поскольку сельская округа, о чём неопровержимо свидетельствуют летописи, далеко не всегда обеспечивала город в избытке продовольствием.

Комплекс перечисленных факторов создавал благоприятные условия для развития рыболовства в древнерусских городах, чему в немалой степени способствовало наличие в их окрестностях водоемов, богатых рыбой[408]. Постепенным освоением больших водных бассейнов (глава IV) как раз и отмечен первый период в истории городского рыбного промысла на Руси.

Однако лов рыбы, как уже говорилось, еще не превратился в самостоятельную отрасль хозяйства. Степень его интенсивности и продуктивности оставалась незначительной. Например, жители городища в Шестовицах, дружинный и ремесленный облик которого ярко выражен, добывали рыбу главным образом в придаточных водоемах – старицах и пойменных озерах[409]. Вспомогательный характер рыболовства здесь не вызывает сомнений. В древнем Пскове и Ладоге промысел рыбы первоначально велся в реках Великой и Волхове и в их предустьевых пространствах в Псковском и Ладожском озерах[410].

К сожалению, не всегда удается проследить распределение тех или иных рыболовных орудий во времени, т. к. стратиграфически культурные напластования во многих городах делятся плохо и датируются суммарно. Но если обратиться к памятникам, жизнь которых по тем или иным причинам прекратилась в X–XI столетиях (например, Витичев, Шестовицы, Екимауцы), то окажется, что ассортимент орудий рыбной ловли оттуда будет невелик: железные крючки, блесна, детали составной трехзубой остроги и глиняные грузила от небольших сетей. Всё это – предметы индивидуального лова, отнюдь не свойственные рыбакам-профессионалам.

А как обстояло дело в наиболее развитых городах? И здесь выявляется сходная картина. В Новгороде, стратиграфия и хронология которого разработаны очень четко[411], наибольшее количество рыболовных крючков происходит из ярусов X–XII вв.[412] (графики 1, 2). Обратное соотношение по подсчетам автора характерно для грузил и поплавков от сетей (графики 4, 5, 7, 8). Это наблюдение отражает процесс постепенного превращения рыболовства в специализированный промысел. Но до середины XII в. качественных изменений в его характере не произошло. Развитие шло вширь, совершенствовалась техника, осваивались новые водоемы, уловы становились разнообразнее, т. е. создавались материально-технические предпосылки для выделения рыболовства в самостоятельную отрасль экономики.

Начиная с середины XII в., наряду с количественным ростом находок рыболовных орудий в городах (глава III), наблюдаются заметные изменения в их территориальном распределении. По-прежнему трудно указать памятник, где бы те или иные орудия рыбного промысла не были обнаружены. Зато появились поселения с высокой концентрацией этих находок. Свыше 100 рыболовных крючков разных типов, составные четырех– и шестизубые остроги, блёсны, около 40 свинцовых и керамических грузил городища Княжая Гора (древняя Родня) близ Канева[413]. Там же в жилищах и хозяйственных ямах найдены многочисленные кости и чешуя рыб: сомов, судаков, щук, лещей и других[414].

Еще более впечатляющие результаты дали работы на территории древнерусского города Ярополча-Залесского на Клязьме и соседнего с ним Пирова поселения, слившегося постепенно с городским посадом[415]. Среди находок там «важное место занимали орудия рыбной ловли, свидетельствующие о широком развитии здесь этого промысла»[416]. Найдено около 100 железных рыболовных крючков, свыше 100 грузил (в основном глиняных, но есть и каменные, и свинцовые) от сетей. Большая коллекция всевозможных рыболовных крючков происходит из слоев XII–XIII вв. в Гродно[417], а также из Волковыска[418].

Прибавим, что именно в XII в. под Новгородом в Перыне возникает поселение рыбаков, а в самом городе увеличивается число находок грузил и поплавков от сетей (графики 4, 5, 7, 8).

Если сопоставить вышеизложенные данные с фактом большого разнообразия и специализации рыболовных орудий всех типов в это время (глава III), а также с тем, что на ряде памятников (Рязань, Ярополч-Залесский, Родня, Перынь) в некоторых жилищах орудия рыболовства преобладают над всеми прочими находками, вывод о появлении в русских городах в конце XII – начале XIII в. профессионального рыбного промысла получает необходимое подкрепление. Об этом же говорят пока немногочисленные, но достаточно веские наблюдения над значительным расширением количества объектов лова в Гродно[419] и Волковыске[420], как раз на рубеже XII–XIII вв.

В. В. Седов, внимательно исследовавший Пирово поселение и городской посад Ярополча Залесского, вполне обоснованно отметил, что отсутствие почвообрабатывающих орудий, единичные находки серпов при высоком развитии ремесел и промыслов не позволяют считать земледелие ведущей отраслью хозяйства[421]. Рыболовство для многих жителей стало главным направлением их хозяйственной деятельности. Жилища рыбаков-профессионалов найдены в Старой Рязани[422], несомненно они были в Новгороде[423] и многих других городах.

Появление в городах и их ближайшей округе профессионального рыбного промысла не вызывает удивления. Помимо феодалов, окруженных штатом слуг и холопов, древнерусское городское население состояло из многочисленного посадского люда: ремесленников, купцов, церковного причта и пр. Связь перечисленных категорий лиц с сельским хозяйством быстро слабела. Особенно показательно в этом смысле развитие ремесла. Б. А. Рыбаков насчитывает в крупнейших древнерусских городах накануне татаро-монгольского нашествия около 60 ремесленных специальностей[424]. Ремесло не только выделилось в самостоятельную отрасль хозяйства, но и постепенно дробилось на более узкие профессии. Многие мастера, по мнению Б. А. Рыбакова, уже начали работать на рынок, т. е. приступили к товарному производству[425]. Специализации ремесленников на изготовлении промышленных изделий и отход их от сельскохозяйственной деятельности позволили другим приступить к целенаправленному производству продуктов земледелия и промыслов для реализации их на городском рынке. Так в городах появились огородники, мясники, рыбные ловцы, калачники, кисельники и др.

Рыболовство прочно вошло в круг основных профессий посадского населения. И летопись, подтверждая сделанный вывод, называет рыбу среди главных товаров новгородского торга в первой половине XIII в. В 1228 г. князь Ярослав привел в Новгород переяславские полки для участия в походе на Ригу и «вздоражаша все на торгу: и хлеб, и мяса, и рыбы; и оттоле ста дороговь»[426]. Это свидетельство – ценный довод наших скудных на экономические подробности письменных памятников. Городской рынок сельскохозяйственных продуктов был, по-видимому, еще узок и не мог удовлетворить неожиданно увеличившийся спрос, но он уже существовал и, надо полагать, вполне обеспечивал сам Новгород.

Судя по археологическим данным, помимо посадских ловцов-профессионалов рыбу на городской торг поставляли и крестьяне окрестных селений. Добыча рыбы стала в их хозяйстве важным вспомогательным промыслом. Любопытные сведения попали в летописную статью 1159 г. Ее автор, повествуя о княжеских усобицах середины XII в., сообщает, что князь-изгой Иван Берладник вкупе с половцами на Дунае «пакостяше рыболовомъ Галичскимъ»[427]. Следовательно, за рыбой, по всей вероятности ценной (Дунай до сих пор славится своими рыбными богатствами), предпринимались специальные экспедиции заметного масштаба, если летопись упомянула это событие.

Таким образом, налицо новые успехи процесса общественного разделения труда на Руси. Вслед за ремеслом от земледелия отрываются «домашние» или «добывающие» промыслы, в первую очередь рыболовство, отвлекающее в свою сферу много рабочих рук пригородного и посадского населения. Степень дифференциации и специализации хозяйственной деятельности второй половины XII – начала XIII в. оказывается сравнительно очень высокой. Из регулярной, но малопродуктивной или, точнее, слабо развитой статьи городской экономики лов рыбы превратился в специализированный промысел с определенными чертами товарного производства. Связь его с рынком, зафиксированная источниками, надежно аргументирует этот вывод. Однако рыболовство не стало исключительно уделом профессионалов. Топография находок орудий рыбной ловли на многих памятниках, где вскрыты значительные площади (например, Новгород, Псков, Белоозеро, Рязань, Суздаль, Киевский Подол и др.), показывает, что рыбу по-прежнему добывали во многих хозяйствах. Причем лов велся не только крючными снастями и острогами, но и сетями. Значит, круг сбыта продукции ловцов-специалистов был еще недостаточно широк и удовлетворить полностью потребности населения большого города в рыбе они не могли. Перед нами начальные стадии формирования местных сельскохозяйственных рынков, возможности которых были ограничены и не подрывали натуральной основы большинства хозяйств.

Пути дальнейшего развития рыболовства в древнерусских городах отчетливо вырисовываются в процессе изучения разнообразного актового материала, летописей, писцовых и лавочных книг, сотных выписей, а также подробной документации крупных монастырей и церквей (XVI в.): расходо-приходных книг, книг ключей и т. д. Дополнительные сведения можно извлечь из наблюдений за результатами археологических раскопок в таких городах, как Новгород, Псков, Москва, Дмитров, Старая Русса, Городец на Волге, Путивль и др. Наибольшее значение, конечно, имеют материалы, полученные после многолетних работ Новгородской археологической экспедиции.

Татаро-монгольское нашествие сильно подорвало экономику многих древнерусских городов, нанесло тяжелый удар переживавшему период расцвета ремеслу. Его рыночные связи, установившиеся к XIII в., частично были нарушены[428]. Некоторые из крупнейших культурно-экономических центров (Киев, Чернигов, Галич, Рязань, Переяславль-Русский и др.) или совсем пришли в упадок, или в течение длительного времени не могли оправиться от жестокого разгрома.

Зато северо-западные и северо-восточные города, частично избежавшие общей участи, вскоре преодолели последствия варварского разорения и век спустя жили полнокровной, многосторонней жизнью.

Вслед за татарами на Русь устремились и другие иноземные захватчики. В боях с ними защитники русской земли покрывали себя неувядаемой славой. Но всё-таки литовско-польским феодалам удалось отторгнуть от бывшего Киевского государства многие из его западных и юго-западных княжеств.

Все эти события не могли не сказаться и, безусловно, сказались отрицательным образом на прогрессивном развитии русских городов. «Застой, вызванный разгромом 1237–1241 гг. и последующим установлением татарского господства, продолжался до XIV в.»[429]. Некоторые ремесла исчезли, продукция других стала грубее и проще. Изменился и облик самих городов: резко сократилось строительство каменных зданий.

Произошли ли существенные сдвиги в роли городского рыбного промысла? Хотя в нашем распоряжении находятся главным образом новгородские и псковские материалы, всё же думается: в решении этого вопроса особой ошибки не будет.

Кривые распределения находок рыболовных орудий по строительным ярусам древнего Новгорода, особенно глиняных грузил и ботал (графики 6, 8), стремительно возрастают. В XIII в. стало больше острог (график 3). Зато несколько сократилось количество тяжелых, каменных грузил (график 4).

Взаимосвязь этих явлений с историческими судьбами Руси и Новгорода в тяжелую эпоху иноземного нашествия несомненна. В несколько раз увеличился промысел рыбы с помощью ставных ботальных сетей, а также волоковыми снастями типа бредней. Широкое распространение получила острога – орудие, не свойственное профессионалам-рыболовам. Налицо заметное повышение экономического коэффициента рыболовства в хозяйстве горожан. Любопытно, что параллельно несколько сокращается неводная ловля (каменные грузила). По-видимому, это связано с уменьшением посевов прядильно-масличных культур, или, скорее, с возросшим спросом на пряжу и соответствующим ее вздорожанием. А ведь для изготовления невода требовалась несколько пудов волокна. Профессиональное рыболовство, конечно, не исчезло в это время. Но рядом с ним и вместе с ним вновь получила широкое развитие добыча рыбы внутри каждого хозяйства, как отрасль его домашних промыслов.

Тяжелый удар, нанесенный татарами древнерусскому земледелию, прежде всего тем областям, откуда поступал в Новгород хлеб («несть места, ни веси, ни сел тацех редко, идеже не воеваша на Суждальской земли»[430]), приток в город населения, бежавшего от захватчиков, остро поставил вопрос о дополнительных источниках пропитания. Поэтому рыболовство, повсеместному распространению которого благоприятствовали природные условия как Северо-Западной, так и Северо-Восточной Руси, в Новгороде, Пскове, Старой Руссе, да и в большинстве других уцелевших или восстанавливающихся городов и сёл, приобрело исключительно важное значение.

Дальнейшие наблюдения над новгородскими находками проливают свет на пути развития рыбного промысла в древнерусском городе. Постепенно сокращается количество глиняных грузил и ботал, почти исчезающих к началу XV в. (графики 5, 6). В обратной пропорции возрастает число каменных грузил (график 4), а также круглых, прошитых лыком, берестяных поплавков (график 7). Следовательно, лов неводами и большими ставными сетями, лов промысловый вытесняет менее продуктивные виды рыболовства. В топографическом распределении интересующих нас предметов по площади новгородских раскопов обнаруживается их концентрация в отдельных пунктах, вместо широкого разброса в предшествующее время. Нет нужды подробно анализировать характер этого явления. Промысел рыбаков-профессионалов и полупрофессионалов, промысел, связанный с рынком, т. е. товарное «производство» рыбы, выходит в Новгороде и его землях на первое место. Этот вывод закрепляет целая серия берестяных грамот (№ 92, 99, 124, 131, 134, 144, 169, 186, 258, 260, 280, 310 и др.)[431].

Такие города, как Новгород и Псков, расположенные в соседстве с богатейшими рыбой водоемами, тем не менее не были исключением. Письменные источники конца XV – начала XVI в., а также середины XVI – начала XVII в., не позволяющие ретроспективно судить о более ранней эпохе, дают яркое и исчерпывающее представление о развитии городского рыболовства в Древней Руси. Многие из этих материалов подробно изучены и обработаны Н. Д. Чечулиным[432], М. Н. Тихомировым[433], В. Н. Бернадским[434], Л. В. Даниловой[435], Б. Б. Кафенгаузом[436] и другими исследователями[437]. Привлекая их выводы и наблюдения, а также некоторые дополнительные сведения, можно детально ответить на поставленный вопрос.

Итак, по далеко не полным данным, рыбаки-профессионалы отмечены в документах среди посадско-тяглого и беломестного населения в XVI в. в Белоозере, Волочке, Галиче Мерском, Коломне, Копорье, Кореле, Костроме, Ладоге, Можайске, Москве, Муроме, Нижнем Новгороде, Новгороде, Орешке, Переяславле-Залесском, Переяславле-Рязанском, Пскове, Ростове, Соликамске, Твери, Торопце, Туле, Устюжине Железнопольской, Холмогорах, Яме и Ярославле – всего в 26 городах. Появились они затем и в Казани, Свияжске и Астрахани (после присоединения этих земель к Руси).

Перечисленные факты свидетельствуют о широком, практически повсеместном распространении профессии рыболова в древнерусских городах XV–XVI вв. (карта 3). Отчетливо проступает связь городских рыбаков с рынком, так как многих из них документы называют владельцами лавок и амбаров.

Количество рыболовов в разных городах колебалось от нескольких человек до очень значительной прослойки среди посадского населения. Например, по подсчетам Н. Д. Чечулина в Торопце из 79 ремесленников (33 профессии) рыболовов было 3; в Можайске – из 224 (57) – 3; в Серпухове соответственно 331 (51) – 1; в Устюжине 245 (43) – 3 и т. д.[438]

Нигде в этих городах рыболовы не составляли большинства и своей продукцией, надо полагать, обслуживали местный рынок. Но присутствие рыбаков-профессионалов само по себе показательно. По всей вероятности, рыболовством в расчете на сбыт добычи в городе занимались не только его жители, но и население окрестных сёл. Иначе трудно объяснить, скажем, что в Туле в качестве рыбаков фигурируют четыре человека, а рыбой торговали в 10 лавках[439]. Вряд ли поставщиками рыбы были другие горожане, скорее ее привозили из ближайшей округи.

Во многих городах рыболовы-профессионалы жили обособленно, в слободах, принадлежавших духовным и светским феодалам. Такие поселения известны в Переяславле-Залесском, Ростове, Ярославле, Костроме, Галиче, Твери, Муроме, Переяславле-Рязанском, Коломне, Кашире. Своими размерами (99 дворов) выделялась Рыболовная царская слобода в Переяславле-Залесском[440]. 18 дворов было в слободе под Ростовом, откуда рыбаки выезжали на озеро Неро в 16 лодках с 15 неводами, 4 мережами и 4 сетями, а зимой выходили на лед с 6 неводами[441]. В Кашире рыболовы, жившие в 10 дворах за речкой Каширкой, обязаны были ловить для государя осетров, стерлядей и белорыбицу[442]. В Муроме в специальной слободке стояло 6 дворов «государевых мережников»[443]. Дворцовыми были и 31 рыболов Рыбной слободы «над озером» в Галиче Мерском, платившие в XVI в. более 50 рублей оброка в год[444].

На этом явлении стоит остановиться подробнее, ибо оно отражает типичное для XVI в. «развитие беломестного феодального землевладения за счет посада»[445]. Помимо рыболовных существовали ямские и стрелецкие слободы, жители которых несли особую государственную службу, но немало было и слобод, населенных ремесленниками всех профилей и торговцами. Однако рыболовы представляли всё-таки одну из самых значительных групп беломестного населения. И это не удивительно. Во-первых, феодалы, прежде всего монастыри и великокняжеский двор, были заинтересованы в получении высокосортной рыбы. Во-вторых, сами ловцы, выделяясь из посада, освобождались от общего тягла и несли повинности (натуральный или денежный оброк) только в пользу своего государя.

Последнее обстоятельство имело общественное значение. Чтобы вскрыть его причины, надо разобраться в одном немаловажном вопросе: где ловили рыбу городские рыбаки? Источники определенно отвечают, что у каждого города имелся некоторый фонд различных угодий, в том числе и рыболовных. «А угодий у ивангородцев в реце Нарове – ловля рыбная, 30 колов», – сообщает писцовая книга[446]. Были рыбные ловли и в Устюжине, с которых собиралось 4 рубля оброку и 2 гривны пошлины[447]. В Ладоге у посадских людей на оброке находилось «на реке Волхове 41/2 сиговых тони, да 8 тонь вешняя ловли лещевых, да на Ладожском озере лещевые ловли 100 мест и нижние ловли 11 лодок»[448]. Такой порядок возник не в XV–XVI вв., а гораздо раньше. Достаточно вспомнить, что еще в первой половине XII в. князь Изяслав Мстиславович испрашивал у Новгорода разрешения наделить основанный им Пантелеймонов монастырь рыбными тонями[449].

Есть все основания думать, что земельные и прочие угодья, тянувшиеся к городам, сложились разными путями в процессе их становления: или это были те общинные угодья, которыми пользовались жители предшествующего поселка, или же пожалования горожанам центральной властью при основании нового города. Без такого обеспечения жизнь посадских людей оказалась бы крайне затрудненной, если не невозможной. Роль побочных источников их существования – огородничества, скотоводства, рыболовства – была в средневековье еще очень высока.

Любопытно другое: наступление феодалов на городские владения. Со всех угодий, и рыбных в частности, взимался в пользу казны (если город не был владельческим) натуральный или денежный оброк. Мало этого – особо богатые рыбой участки водоемов были предметом вожделений духовных и светских феодалов. Случай с Пантелеймоновым монастырем наглядно иллюстрирует процесс отторжения городских территорий в XII в. Для более позднего времени количество подобных фактов можно увеличить во много раз.

Вот хороший пример. В середине XVII в. на заре городской жизни в Торопце, при достаточно еще не развитом институте феодальных поборов его жители, как об этом говорилось выше, платили смоленскому князю оброк тремя санями рыбы. А в середине XVI в. (1540 г.), когда город являлся самым значительным центром на западном рубеже между Смоленском и Новгородом, располагал обширным посадом (415 тяглых дворов, 595 человек взрослого мужского населения) и торгом (68 лавок, 2 полка)[450], с городских рыбных ловель взималось всего 1¹/₂ рубля за пять бочек щучины[451]. Причем оброк этот разводили сами жители «по рыбнымъ ловлемъ»[452]. Предполагать здесь снижение оброка по каким-то причинам не приходится. Думается, что лучшие угодья (а окрестности Торопца и поныне славятся прекрасной рыбой) со временем перешли к частным собственникам. У города остались худшие водоемы, ведь щуки (за них, кстати, брали деньгами) никогда не считались ценной рыбой.

В этих условиях стремление городских рыболовов-профессионалов уйти под покровительство крупных феодалов вполне понятно. Их экономическое положение сразу значительно улучшалось. Они освобождались от многочисленных государственных повинностей и, обязанные лишь фиксированным рыбным оброком (иногда в денежной форме) землевладельцу, успешно реализовали основную часть добычи на местных, а возможно, и более далеких рынках. Известны случаи, когда люди (не рыбаки) «выходили с посаду» и закладывались за вотчинниками (Годуновыми, родственниками царя) в Ловецком присуде «для легкости, что им в том присуще жить было легко»[453].

Рассматривая состав городского населения центральных и южных областей Руси в XVI в., присутствие ловцов-профессионалов в большинстве из них устанавливается легко. Однако количество представителей этой профессии, как правило, невелико. Причина здесь одна – отсутствие обширных угодий, обеспечивающих беспрепятственное развитие рыбного промысла. В тех же случаях, где такие угодья имелись (Поволжье, низовья Оки), процент рыбаков сразу возрастал (Переяславль-Залесский, Ярославль, Кострома, Галич и др.). Правда, в основном они были белодворцами, что, впрочем, не влияло коренным образом на промысловый характер их деятельности.

Несколько иная картина сложилась в северо-западном крае – в новгородских и псковских землях. Исследователи давно уже обратили внимание, что в таких городах, как Ладога, Корела и Орешек, рыболовы составляли большинство посадского населения[454]. Так, в Кореле, по переписи 1500 г., из 177 дворов на посаде 110 принадлежали рыболовам, причем 15 числились «лучшими»; в Орешке – 40 дворов из 148, а в древней Ладоге – 73 из 107. В этих городах рыболовство никак нельзя признать свидетельством прочной связи жителей с сельским хозяйством. Напротив, товарный характер промысла выражен очень отчетливо. Внутренние потребности в рыбе перекрывались уловами местных рыбаков в несколько раз. Их промысел был в первую очередь рассчитан на внешний рынок, которым, как это уже отмечалось в литературе, являлся огромный, густо заселенный Новгород[455]. В XV в., как пишет В. Н. Бернадский, «давние рыболовные и звероловные промыслы, солеварение, развивающиеся промыслы по добыче и обработке железа, а может быть, и кожевенное производство работали отчасти уже на широкий рынок, выходивший даже за пределы Новгородской земли»[456].

Вообще, появление в ближайшей и дальней округе крупнейших древнерусских городов промысловых сёл, рядков и настоящих городских поселений с узконаправленной хозяйственной деятельностью знаменует большие успехи процесса общественного разделения труда на Руси. Рыболовству в нём принадлежит заметное место. Новгородские погосты, вроде Ужина и Взвада; псковские посады, например Талабск в Псковском озере, или деревня Мачкова и погост на Куре-озере под Суздалем; сёла на Шексне и многие другие поселения, где процветал рыбный промысел, бывший основным занятием их жителей, приобрели такой характер благодаря установившимся рыночным связям с городами. Именно развитие городов как центров ремесла и торговли давало толчок к дифференциации деревни, начинавшей специализироваться в снабжении города определенными продуктами. Иными словами, близость емкого рынка для деревенских товаров постепенно придавала сельской экономике черты, характерные для городского хозяйства.

Заканчивая обзор истории городского рыболовства в Древней Руси, следует подчеркнуть длительный путь его развития от обычного «домашнего» промысла, ничем не отличающегося от прочих «побочных» занятий горожанина, до вполне самостоятельной отрасли городского хозяйства, связанной с торгом и определявшей в некоторых случаях экономическое лицо того или иного города и поселка.