Торговля рыбой и продуктами ее переработки

Роль торговли, прежде всего внутренней, в процессе разложения натурального хозяйства и феодального способа производства в целом хорошо известна. Но применительно к изучаемому периоду истории Древней Руси важно установить: в какой степени расширение рыночных связей (и каких связей!) служит показателем роста общественного разделения труда.

Одним из аспектов этой большой и сложной проблемы является возникновение и развитие торговли рыбой. Здесь перед исследователем встают несколько вопросов, ответ на которые может повлиять на общую оценку успехов товарного обращения и формирования предпосылок единого национального рынка.

Во-первых, необходимо выяснить, когда рыба превратилась в товар, т. е. стала вылавливаться специально на продажу. Во-вторых, следует узнать, кто принимал участие в торговле рыбой и вошла ли она, как составная часть данного раздела, в сферу деятельности купеческого капитала. В-третьих, наконец, не менее существенным представляется вопрос о социальной роли торговцев рыбой: были ли они посредниками между непосредственными производителями на внутреннем рынке или нет.

Археологические материалы могут лишь косвенно способствовать решению очерченного круга вопросов. Основную массу сведений, пригодных для всестороннего анализа, дают письменные источники.

Однако количество их ограничено и заложенная в них информация не равнозначна. Причем наиболее полные в интересующем нас плане записи сохранились в большинстве своем от XVI в., к тому же от второй его половины. Речь идет о расходо-приходных книгах монастырей, писцовых документах вроде таможенных книг, таможенных и некоторых жалованных грамотах. Всё это затрудняет исследование, заставляет прибегать к ретроспективным методам, но не лишает его смысла.

Появление рыбы на городском торге в качестве предмета купли-продажи зафиксировано летописью в первой трети XIII в[537]. Возможно, что и раньше она продавалась на базарах. Но здесь рыба упомянута в числе основных продовольственных товаров: хлеба (ржи, пшеницы, пшена) и мяса. Последнее обстоятельство исключает случайный характер записи. Внимание летописца привлекало вздорожание продуктов питания в связи с прибытием в Новгород переяславских полков. Однако для нас остается неясным: кто торговал рыбой? Ответить на этот вопрос помогают археологические раскопки. Именно во второй половине XII в. возникает поселение рыбаков в Перыне под Новгородом, рыболовство получает преимущественное развитие у жителей Пирова селища близ Ярополча-Залесского, да и среди населения самого Новгорода, Старой Рязани, Гродно и других городов появляются ловцы-профессионалы (см. раздел о городском рыболовстве настоящей главы). Таким образом, на рубеже XII–XIII вв. рыба становится товаром. Важно отметить, что происходит это не только и не столько благодаря торговле ею, сколько в результате развернувшегося в древнерусских городах и их ближайшей округе промыслового и полупромыслового рыболовства. Наверное, спорадически торговали рыбой и раньше. Но на торг она попадала лишь в качестве временных излишков «домашних» промыслов крестьян и горожан или выбрасывалась на рынок феодалом-вотчинником как избыток продуктов и запасов, произведенных в его хозяйстве. Более точно исследовать этот процесс не позволяет состояние источников. Не приходится сомневаться, что и в дальнейшем подобная форма торговли рыбой имела место.

Тем не менее главный итог очевиден: продажа рыбы на городских базарах вместе со свидетельствами возникновения специализированного рыбного промысла указывает на начало XIII в. как время дальнейшего роста общественного разделения труда. Теперь не только ремесло отделяется от земледелия, но и промысловая деятельность начинает кристаллизоваться в самостоятельную отрасль хозяйства. Конечно, не следует переоценивать достигнутые результаты. Налицо лишь самые начальные этапы длительного процесса. Развитие товарного рыболовства, а вместе с ним и расширение торговли рыбой регламентировались узким рынком сбыта, незначительным спросом и ограничивались городами. Рыбой торговали ее непосредственные производители – ловцы, еще не утратившие полностью связи с занятиями другого рода. Рыболовство даже в хозяйстве большинства горожан сохраняло еще свою вспомогательную роль, являясь дополнительным источником питания. Город, как об этом говорят летописи, прежде всего нуждался в хлебе. Прочими пищевыми продуктами его жители во многом обеспечивали себя сами. Но и с поправкой на высказанные замечания ценность первоначального вывода не теряет силы.

От второй половины XIII–XIV в. почти не сохранилось документов, непосредственно касающихся торговли рыбой. Однако археологические данные и показания письменных источников, как это было отмечено выше, рисуют картину бурного развития рыболовства как раз в указанное время. О причинах наблюдаемого явления сказано достаточно. Поэтому следует попытаться найти те же признаки оживления и в рыбной торговле.

Пристальный интерес в связи с поднятым вопросом вызывают несколько берестяных грамот XVI в., найденных в Новгороде. Этих писем шесть. Три (№№ 258, 260, 280)[538] найдены в слоях конца XIV в. на усадьбе «Е», принадлежавшей знатному боярину Сидору[539].

Грамота № 92 (XIV в.)[540], возможно, также имеет отношение к этому комплексу. Два последних документа (№№ 144 и № 186)[541], по-видимому, вполне самостоятельны.

Исследователи по-разному истолковали содержание этих писем. В четырех первых поименованы лица, с которых следует получить долги или повинности рыбой (лососями), мехами и деньгами. А. В. Арциховский считает автора грамоты № 92 купцом-рыбником, специализировавшимся на скупке и перепродаже лососей[542]. К этому же мнению склоняется Л. В. Черепнин[543]. Л. П. Жуковской кажется, что в список внесены покупатели-должники[544]. Б. Б. Кафенгауз и В. Л. Янин, напротив, полагают, что в грамоте идет речь об оброке рыбой и деньгами, взимаемом с феодально зависимых крестьян-рыбаков[545].

Так ли это на самом деле? Может быть, ключ к разгадке перечисленных записей дают упомянутые выше грамоты № 144 и № 186. Текст первой краток: «Приказъ Косарику от Есифа. Възми у Тимофея 50 сиговъ о 3 рубля, а роко на роство». Перевод А. В. Арциховского: «Приказ Косарику от Есифа. Возьми у Тимофея 50 сигов рубля на три. А срок на рождество», т. е. адресату предписывается взять в кредит рыбу, а расплатиться за нее позже, в условленный срок[546]. В. Л. Янин вполне согласен с этим переводом и прибавляет, что «на такие деньги Онцифор Лукинич приобрел бы трех коней для своего хозяйства»[547].

Л. В. Черепнин, основываясь на различиях в употреблении глаголов «купить» и «взять», несколько иначе раскрывает содержание грамоты. По мнению исследователя, «у автора письма № 144 Есифа была ранее договоренность с Тимофеем о приобретении 50 сигов». Сам Есиф – купец или феодал и купец, занимающийся перепродажей рыбы. Заранее скупив у Тимофея (рыбака) часть улова, тем самым закабалил его. В грамоте, таким образом, указан не будущий срок расплаты, а наступившее время получения долга[548].

Последнее замечание Л. В. Черепнина выглядит убедительным, но его предшествующие рассуждения менее обоснованы. Во-первых, социальное лицо Есифа достаточно определенно: он был крупным землевладельцем, а не купцом. Его имя встречено в нескольких одновременных грамотах, найденных на усадьбе «Б», стоявшей на перекрестке Великой и Холопьей улиц. Ему принадлежали сёла, зависимые люди, скот, табуны лошадей[549]. Во-вторых, непомерная цена сигов вызывает удивление и настораживает. Сиги, безусловно – первосортная рыба, но не столь уж редкая в древнем Новгороде. Их главный лов проводился весной и летом в окрестностях города, когда они массами устремлялись на икрометание из Ладожского озера в Волхов и далее в Ильмень и Мсту. Недаром в XVI в. Новгород являлся крупнейшим русским рынком этой рыбы[550]. К сожалению, цены на сигов, известные для последней трети указанного столетия, вряд ли могут быть использованы для сравнения[551]. Но косвенным свидетельством в пользу не столь высокой стоимости сигов не только в позднее, но и в более раннее время, служат данные Новгородских писцовых книг конца XV в. о суммах годовых оброков или найма, взимавшихся за эксплуатацию сиговых тонь на Волхове, где вылавливалась, конечно, не одна сотня рыб. Они колебались от 2 до 8 новгородских гривен[552].

Наконец, в тексте берестяной грамоты № 144 нельзя найти прямых оснований видеть в Тимофее рыбака-профессионала. Кроме того, исследователи не обратили внимание на отсутствие внутренней логики в предлагаемых ими транскрипциях приказа Есифа. Как объяснить достаточно ясно выраженную зависимость между определенным количеством рыбы (5) и точной суммой денег (3 рубля)?[553] Всё это заставляет по-другому интерпретировать письма.

Перед цифрой ? – 3, предлог в грамоте стоит в форме «? (на прориси это ясно видно), что можно переводить и как «О» и как «ОТ». Приняв последний вариант, получим фразу: «Возьми у Тимофея 50 сигов от 3 рубля», т. е. от 3 рублей или в счет 3 рублей. Соглашаясь с Л. В. Черепниным, что речь в письме идет именно о получении долга, а не о сделке в кредит, весь текст следует понимать несколько иначе: Есиф ссудил Тимофея тремя рублями. Теперь он, находясь, по-видимому, вне Новгорода, приказывает слуге получить с должника 50 сигов и напоминает, что срок возвращения основного капитала истекает на Рождество. Таким образом, полсотни сигов отнюдь не эквивалентны трем рублям и соответствуют лишь части этих денег, а вернее, по смыслу записки, являются процентами на указанную сумму.

Сейчас мы не будем касаться личности Тимофея. К этому вопросу придется вернуться ниже. Но суть его отношений с Есифом очевидна. Богатый феодал ссужал Тимофея деньгами, а проценты тот выплачивал (по взаимной договоренности) высокосортной рыбой – сигами.

Письмо № 186 (XIV в.)[554], сохранившееся полностью, дополняет и поясняет предыдущую грамоту. В. Л. Янин видит в нём, да и то с оговорками, один из немногих документов (купеческих писем), говорящих не об отдельных продуктах, а о торговле[555]. Л. В. Черепнин, наоборот, считает, что оно повествует «о внутренних отношениях» между рыболовами (по поставке товара либо оброка)»[556].

Текст грамоты ясен и не нуждается в переводе: «Поклонно от Стыпана ко Смьнку. Возми оу Кануниковыхо десять лосой, а другую десять возми оу Даунилки оу Бешкова, а даи Смьну Флареву. А язо тебе ся кланяю». Л. В. Черепнин так характеризует поименованных здесь лиц: Степан (автор) – рыботорговец или приказчик феодала; Кануниковы, Данилка и Семён Фларев – рыболовы; Семенко (адресат) – их староста. С этим определением согласиться трудно. Ведь стиль письма обособляет скорее Семёна Фларева, который мог быть и феодалом. А остальные? Ни в Волхове, ни в Ильмене, ни в ближайших к Новгороду реках лососи не водятся. Поэтому предположение В. Л. Янина выглядит более обоснованным, чем мнение Л. В. Черепнина. По-видимому, перед нами переписка новгородских рыбников, скупавших на местах у ловцов рыбу и перепродававших ее затем в городе, что и приходилось отмечать уже раньше[557]. Надо думать, в исследуемом документе дело касалось уплаты процентов рыбой на ссуды, взятые деньгами. В выводах Л. В. Черепнина ценным является наблюдение о несомненной деловой взаимосвязи указанных в грамоте лиц.

Рассмотренные под тем же углом зрения берестяные грамоты, из которых три (№ 258, 260 и 280) безусловно и одна (№ 92) вероятно имеют отношение к хозяйству карельского данника Сидора, укрепляют высказанное предположение. Например, в письме-приказе № 260 предлагается с некоего Клима Щекарева получить «наклад» (10 белок и 4 лосося) – процент на ссуду в один рубль. У попа Михаила надо забрать полрубля и 10 лососей, поскольку он поручился за несостоятельного должника Ивана, а с Григория причитается сверх прочего полрубля «посула». Речь идет, конечно, об уплате долгов ростовщику. Усмотреть здесь запись феодальных повинностей, как это делает В. Л. Янин, мы не можем.

Он считает, что с зависимых рыбаков «боярин Сидор предпочитал за другую рыбу получить оброк деньгами, а с лососей – натурой»[558]. Но ведь даже в конце XV – начале XVI в. в годовой оброк с целой волости среди десяток лык «ершов», бочек «ряпухи», говяжьих туш, бараньих лопаток, сыров и прочего входило не более 2–3 лососей[559]. Цепочку несоответствий легко продолжить. Натуральные повинности фиксировались достаточно точно. И если в грамоте № 260 еще выдержано какое-то единообразие, то в трех других царит полный разнобой. Признав в них реестр недоимок, придется увеличить количество поступлений с каждого рыбака до нереальных размеров. Наконец, те же источники не знают и такого странного деления рыбного оброка: он или целиком взимался деньгами, или же соответствующими частями уловов всякой рыбы.

Смутили В. Л. Янина и перечисленные суммы денег: «на них можно было бы приобрести небольшие деревеньки или значительные земельные участки»[560].

Противоречия и недоумения рассеются, если во всех изучаемых грамотах дело касалось не рыбаков далеких промысловых деревень и даже не рыболовов-профессионалов Новгорода, а городских рыбников-скупщиков и торговцев рыбой[561]. Ведь так или иначе, большинство исследователей признают связь указанных писем с торговлей рыбой. Предложенное выше толкование спорных писем снимает многие оговорки и приводит нас к важному заключению о появлении в Новгороде (а наверное, и в других городах) торговцев рыбой – именно торговцев, а не рыболовов, доставлявших на рынок свой улов. Характерно, что среди их товара первое место занимают лососи и сиги – высокосортная, «красная» рыба. Дешевой, «белой» рыбой Новгород, по-видимому, в избытке снабжался ближайшей округой, например Поозерьем Ильменя, еще в XIX в. славившимся рыбными запасами. Феодалы получали рыбу со своих пригородных ловищ. Простые горожане или ловили ее в Волхове и Ильмене, или же покупали на базаре у местных ловцов – профессионалов и крестьян.

Однако сиги и особенно лососи, водившиеся в далеких от Новгорода землях (недаром в ихтиологической коллекции Новгородской экспедиции этим рыбам принадлежит незначительное число костей и чешуи), были еще редкостью. Вспомним, что в это время новгородские феодалы начинают посылать в Обонежье и Двинские области свои рыболовные ватаги. Вместе с ними (а возможно, и раньше) туда проникают предприимчивые рыбаки, скупавшие у тамошних крестьян и ловцов высококачественную рыбу, пользовавшуюся большим спросом в столице. Не исключена, конечно, и перекупка новгородскими рыбниками уловов в ближайших окрестностях. Но первоначально всё же их привлекали окраины новгородской земли, богатые семгой, различными сигами и другими лососевыми, прибыльный сбыт которых был обеспечен. По-видимому, главными покупателями этой рыбы были новгородские феодалы и духовенство.

Вполне обоснованное предположение о появлении в Новгороде в середине XIV в. рыбников подтверждается летописным свидетельством 1418 г. Во время усобицы в городе с моста в Волхов сбросили боярина Дмитрия Ивановича. «Некто же людинъ Личковъ сын, хотяше ему добра, въсхити его челнъ, и народ, възърившись на того рыбника, домъ его разграбища»[562]. В этой записи есть несколько любопытных подробностей. Рыбник со своей лодкой оказался около моста, куда впоследствии также приставали суда с рыбой. В городе у него есть дом. Сам он (людин) не относится к новгородской социальной верхушке, но известно, чей он сын. Последнее замечание указывает на его заметное имущественное положение, поскольку лица, не имевшие такового, фигурируют в летописях под уменьшительными именами, без ссылки на отчество.

Письменные источники XV в. содержат уже гораздо больше сведений о торговле рыбой. Ряд важных данных можно извлечь из княжеских жалованных грамот, освобождавших вотчинников от уплаты торговых пошлин при продаже и покупке рыбы. Несколько таких грамот было выдано белозерским князем Михаилом Андреевичем Кирилло-Белозерскому монастырю. «И кого пошлють своих старцов или своих людей торговать лете в лодках, а зиме на возех, купити и продати, – говорится в жалованной грамоте середины XV в. (1435–1447 гг.), – а торгуютъ и в озере у неводов доброволно сущом и рыбою»[563]. В другой грамоте (1448–1470 гг.) того же князя монастырю предоставляется право покупать рыбу: «Ослободил есми им купити рыбу в Озере и за Озером на всяку зиму по тридцати рублев ноугородских»[564]. Эти привилегии монастыря вновь подтверждались князем: «А тем людем монастырским на озеро рыбы ловити, а за озером рыбы купити, и в городе рыбою с гостьми торговати»[565]. Сходными пожалованиями был наделен и Ферапонтов монастырь: «что его старцы и его люди монастырские и Крохинские деревни люди в городе и на Белеозере за озером купят и продают с гостями сущом и рыбою, и во всей моей вотчине…»[566]. Светские феодалы также получали разрешение свободной торговли рыбой (жалованная грамота Афанасию Внукову – 1455 г.): «А торговати Афонасью и его детем и их людем на Белеозере в городе з гостми сущем и рыбою слободно, а заповеди им нет»[567].

Все вышеприведенные примеры свидетельствуют об оживленной торговле рыбой в Белоозере. Причем в ней участвуют как сами феодалы-вотчинники, так и их люди и крестьяне, а также какие-то гости – купцы.

Из грамот выясняется, что рыбу привозят в город на лодках и в возах; ее ловят в озере, покупают, по-видимому, у ловцов за озером и перепродают опять-таки в городе (в озере – ловить, за озером – купить, в городе – торговать). Наконец, рыбой торгуют прямо в озере у неводов. Покупателями здесь были, несомненно, скупщики рыбы. Таким образом, торговля рыбой охватывала самый разнородный круг лиц. Особенно важным является указание на существование купцов – гостей, скупавших рыбу.

В связи в этим следует подробнее остановиться на встретившейся в нескольких грамотах фразе: «в городе рыбою с гостьми торговати» или «а торговати… в городе з костми сущем и рыбью слободно» и т. д. Нам кажется, что в этой формуле выражено не трафаретное разрешение торговать рыбой наряду с прочими гостями, а именно предоставляется право свободно перекупать и продавать рыбу для перепродажи. Из писцовых и лавочных книг XVI в. известно, что городские рыбники – рядовичи рыбных рядов – как раз пользовались привилегией перекупать рыбу, а приезжие ловцы и торговцы ее лишались[568]. Белозерский князь жаловал подобным правом и некоторых вотчинников с их людьми, почему в одной из грамот вслед за разрешением купли-продажи рыбы старцам, людям и наймитам Кирилло-Белозерского монастыря идет предупреждение: «наместници мои белозерскые и их тиуни, и все горожане о том им не бранят»[569].

Круг покупателей белозерской рыбы был достаточно широк. За ней приезжали из других русских земель. Например, посылали на Белоозеро по рыбу свои суда Симонов и Троицко-Сергиевский монастыри[570].

Район Белоозера не был в XV в. исключением. За рыбой ездили в Нижний Новгород, о чём можно судить по жалованной грамоте князя Фёдора Юрьевича Шуйского Спасо-Ефимиеву монастырю (около 1447–1449 гг.) с разрешением свободно закупать рыбу на Низу[571]. Словом, фигура княжеского, монастырского или городского купца, разъезжающего по Руси, покупающего и перепродающего рыбу, достаточно типична для этого времени. Недаром в грамоте Великого Новгорода о предоставлении «черного бора» с новоторжских волостей великому князю Василию Васильевичу (1448–1461 гг.) упоминается, «где будетъ ноугородецъ заехалъ лодьею, или лавкою торгуетъ»[572]. Из той же грамоты узнаём, что торговля в лодье, т. е. наездом, связанная с покупкой и перепродажей товара, была делом выгодным. Владелец лодьи платил подати, равные поборам, шедшим с двух сох, или с плуга, или с солеварочного «црена»[573].

Пожалуй, наиболее подробные сведения об организации торговли рыбой в конце XV в. содержит Таможенная Белозерская грамота откупщикам Титу Окешеву, Есипу Тимофееву и Семену Бобру 1497 года[574]. В числе торгующих на городском торге грамота называет белозерцев и окологородцев, служилых людей, представителей Кириллова, Ферапонтова и других белозерских монастырей, а также людей из Москвы и из всех Московских, Тверских, Новгородских земель и вотчины «братаничев» великого князя. Белозерцы закупают товар для продажи по всей волости или в самом городе. Но в первом случае пошлина с них берется, а во втором – нет. «А которои белозерец городцкой человекъ купит себе на лавку мед, или икру, или рыбу, – гласит статья 3-я, – имъ плати у них с рубля по полу дензе порядного». В тех же размерах бралась пошлина за бочку рыбы или сельдей и за кадь рыбы. Белозерцы везли рыбу не только в город, но и наоборот – из города в волость (статья 7). Товар привозили в судах и на возах. Горожане и посадские люди пользовались преимущественным правом торговли за озером, чего лишались все прочие купцы (статьи 16 и 17). Кроме того, пошлины, налагаемые на торговые сделки белозерцев, были меньше, чем тамга и другие поборы, взимавшиеся с купцов из других земель.

Белозерская таможенная грамота не оставляет сомнений ни в характере, ни в значительном объеме торговли рыбой. Участие в ней купеческого капитала, выступающего посредником между непосредственными производителями, выражено вполне четко. Менее ясно выступают черты какой-то корпоративной организации белозерских купцов, права которых оберегаются рядом ограничительных (для иных торговцев) статей.

Материалы XVI в. дополняют нарисованную картину многочисленными и яркими подробностями. Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, М. Н. Тихомиров, А. Г. Маньков и некоторые другие исследователи нашли немало всевозможных сведений, характеризующих торговлю рыбой на русских рынках в это время. «Не приходится говорить о том, что продукты питания, – пишет С. В. Бахрушин, – которые производились далеко не повсеместно, как соль или рыба, были предметами особенно оживленной купли-продажи[575]. В огромных количествах рыбу закупали монастыри, посылавшие за ней и в Ярославль, и на Белоозеро, в Новгород и Псков, в Осташков, Холмогоры, Терский берез, а затем в Казань и Астрахань. Об объеме таких покупок говорят монастырские расходные книги. Например, Иосифо-Волоколамский монастырь израсходовал в 1579 г. на рыбу в Москве почти 350 рублей[576]. Болдин-Дрогобужский монастырь также закупал рыбу большими партиями[577]. Лишь в 1585 г. было куплено на «монастырский обиход» 51 длинный осетр, 4 пуда 30 фунтов семги, 13,5 пудов черной икры[578]. Тот же Волокамский монастырь выхлопотал право покупать себе беспошлинно в Казани и за Казанью четыре тысячи рыб (осетров) в год[579]. По жалованной грамоте царя Ивана Грозного (1564 г.) митрополит Афанасий получил разрешение на беспошлинный провоз 100 возов или 100 телег с товарами в Новгород и Псков с их пригородами[580]. Туда везли хлеб, мед, воск и т. д., а обратно – рыбу, соль и пр.

Нет нужды увеличивать этот список. Рыбу закупали все монастыри, закупали помногу и в разных местах. Однако шла она не только на потребу монастырской братии, но и на продажу. Недаром в некоторых грамотах право монастыря беспошлинно покупать рыбу сопровождается оговоркой: «купят на монастырский обиход, а не на продажу»[581].

Очень интересные сведения о купле-продаже рыбы Новгородским Софийским Домом в XVI в. собрал Б. Д. Греков[582]. Из расходных книг 1547–1548 гг. выясняется, что покупалась главным образом дорогая «красная» рыба. «Того же месяца в 9 день куплено рыбы свежей 50 лососей да 90 судоков с удоком» или «месяца генваря в 8 день куплена бочка лососей»[583]. Спустя немногим менее 50 лет покупки рыбы (расходная книга 1593 г.) становятся почти ежедневными. Теперь уже в городе и его окрестностях приобретаются самые различные рыбы. То «на пар и в ухи» куплено «20 щюк, да 40 лещов, да 8 меньков», то Михайло купчина на 14 алтын покупает в Паозерье «50 рыб щук и судоков»[584]. Делаются и более значительные, оптовые закупки. Так, по митрополичьему приказу боярский сын Казарин Петров «на Софейской обиход» в Ладоге «купил и осолил 35 бочек сигов» на 44 рубля, 10 алтын и 5 московок[585]. Одновременно в приходных книгах попадаются и такие записи: уже знакомый нам Михайлов купчина передает в казну денег 21 алтын 2 деньги, «а он те деньги взял в Паозерьи у рыбных ловцов с 4-х вежок, с вежки по 5 алтын по 2 деньги»[586].

Нельзя не согласиться с С. В. Бахрушиным, что «на примере Софийского Дома мы видим, таким образом, большие изменения, происшедшие за вторую половину XVI в. под влиянием развития товарно-денежных отношений в хозяйстве одного из крупнейших феодалов – владыки новгородского»[587]. В середине столетия к митрополичьему столу покупалась лишь редкая рыба (вспоминаются берестяные грамоты XIV в. – А. К.), отсутствовавшая в избытке среди поступлений из собственно софийских вотчин, доставлявших лишь обычную «белую» рыбу. В конце же века владыка обращается за рыбой на городской торг и непосредственно в промысловые районы Приильменья. Почти ежедневно с софийских же ловищ предпочитают теперь брать оброк не натурой, а деньгами. Согласие между приходо-расходными книгами и отмеченной нами тенденцией к широкому введению денежной ренты во владимирских промысловых хозяйствах полное. Отрицать здесь большие успехи в расширении рыбной торговли, сделавшей выгодным даже для феодалов-вотчинников покупать рыбу на базаре, а не требовать ее от своих крестьян и ловцов, бессмысленно.

Если обратиться к переписям XVI в., так или иначе включавшим торговые предприятия (ряды, лавки, амбары, полки, прилавки, шалаши и т. п.), то даже их отнюдь не исчерпывающие материалы (писцовые и лавочные книги, сотные выписи и другие документы, сохранились далеко не по всем уездам и городам Древней Руси) засвидетельствуют почти повсеместную торговлю рыбой. На большинстве базаров и ярмарок рыба оказывалась в числе самых ходовых товаров. Специальные рыбные ряды были во многих городах, на некоторых посадах, рядках и даже просто в больших селах. Существовали они в таких крупных центрах, как Москва, Новгород, Псков, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, на Белоозере и в Каргополе, в Холмогорах и Устюжине, в Торопце, Переяславле-Рязанском, Туле, Муроме, Серпухове, Коломне, Можайске, Соликамске, Павлове, Рославле и т. д. Немедленно появились они после присоединения к России в Казани, Астрахани, а также в Свияжске. В Москве, например, было даже три рыбных ряда: свежий, селедочный паровой и Вандышный (снетковый)[588]. Столько же рядов (рыбный, просольный и сущовый) имелось и в Пскове[589].

Прекрасную картину обширного рыбного торга рисуют «Лавочные книги Великого Новгорода 1582/3 г.». Рыбный свежий ряд состоял из 10 лавок, 22 амбаров и 52 полков[590]. Все они вытянулись позади пристани вдоль берега Волхова. Был также и рыбный просольный ряд[591]. Кроме того, рыбники откупили пустующие места в других рядах (около Большого ряда, в Новом сапожном ряду) и поставили там 8 амбаров, 8 полков и 1 ледник, образовав третий рыбный ряд[592]. Всего же, по приблизительным подсчетам А. В. Арциховского, в Новгороде в конце XVI в. жили и торговали 175 рыбников[593]. Близкую цифру называет и А. П. Пронштейн[594].

Словом, в XVI столетии торговля рыбой на Руси достигла огромного по тем временам размаха. Ее потребляли в больших количествах не только представители господствующего класса, но и простые горожане и крестьяне. Поэтому «Домострой» и советует рачительному хозяину, «у ково поместья и пашни, сел и вотчины нет», заблаговременно позаботиться и купить на базаре годовой запас продуктов, в том числе и «рыбу всякую и свежую и длинную осетрину на провес и бочесную в год, и семжину и икру сиговую и черную»[595].

В этой торговле наряду с купцами-горожанами, рыболовами из городов и деревень, просто крестьянами участвовали и феодалы-вотчинники, прежде всего богатые монастыри.

Было бы голословным утверждать, что столь активная торговая деятельность рыбников и рыбных прасолов не свидетельствует об углублении процесса общественного разделения труда. Ведь даже они сами уже делились на рыбников свежих и прасольных, а в больших городах для каждого вида рыбной продукции образовывались свои ряды. Путь развития торговли рыбой на Руси с XIII по XVI в. шел по восходящей линии и завершился превращением ее в одно из самых распространенных и прибыльных занятий.