Тяжелый характер

Что за рыба — пескари? Ничтожество! А ловить их весело. Быстра речка, чиста в ней вода; каждый камешек на дне видно. Разуешься, забредешь в воду, закинешь удочку. Глядишь, те, что помельче, подобрались вплотную и щекочут пальцы ног.

А по течению уже несется черненькая головка поплавка. Тюк! И болтается на крючке верткий золотоглазый толстячок с висячими, как у запорожца, усами…

Пескарями в деревне интересовались только двое: я да Никитушка. Славный был мальчонка, толковый, хозяйственный. В школе, бывало, учительница не нахвалится, дома — мать. Всюду успевал. И в колхозе помогал. Был один случай, председатель на собрании так и выразился:

— Не мешало бы, товарищи, и кое-кому постарше с Никиты Петровича (это с Никитушки-то!) пример брать. Пальцем не указываю, но, может быть, даже и его уважаемому родителю!

Так и сказал! Хотите верьте, хотите нет. А Петровичу всего-навсего четырнадцатый пошел!

Все бы хорошо, но уж очень обидчивый был паренек. С характером, самолюбивый.

— Никитка! — скажешь ему. — Возьми яблочко. Мне вчера из города прислали. Сахарные яблоки. Апорт.

— У нас, — ответит, — свои деревенские не хуже. Эвона сколько их на дереве!

Вынет из кармана падалец и жует. Через силу, вижу, жует, только что не давится. Потому, что сам знаю, каковы на той яблоне яблочки. А подарка, между прочим, так и не примет.

Или еще сообщишь:

— Охотники, Никитушка, из Калинина приехали. На «Москвиче». Красивая машина. Внутри диванчик мягкий. Говорят, ребят катали. Наверно, и тебе посчастливилось?

— Нужен, — фыркнет, — мне этот «Москвич»! Чуть маленько в болотце свернул — и ни с места. Буксует. Насилу вчера вытащили. То ли дело наш «газик» колхозный — по любой дороге пролезет!

…Ах, да! Я ведь начал про пескарей. Значит, стоим мы и ловим. Вдруг потащил Никитушка рыбу, а удилище у него в кольцо. «Эге! думаю, здесь дело не пескарем пахнет!» Подошел ближе и вижу: здоровенный голавлище на крючке ворочается. Таких в нашей речке никто и не видывал. Не иначе, как с Волги зашел. А леска, знаю, у Никитушки тонкая, пустяковая.

Стоит мой рыбак, шепчет что-то, бледный, — все веснушки на носу пересчитать можно, согнулся и обеими руками удочку на себя тянет. Вот-вот упустит рыбину!

Тут и меня разобрало:

— Чего ж ты, — кричу, — на себя тащишь, козья голова! Разве так можно? Ходу, дай ему ходу!

Послушал Никитушка. Немного отдал лески. А голавль дальше тянет. И в самые коряги целит.

— Забирай, — кричу, — левее, недотепа ты эдакий! Смотри, сейчас заведет! Заходи в воду глубже. Не сахарный, не растаешь!

А он и так выше колен забрел; все штаны мокрые.

— Давай теперь к мысику! На песок! Да смотри у меня, лески не слабь!

Все исполняет Никитушка точно, как по боевому приказу. И тащит головля на самую мель. Тут я коршуном кидаюсь на добычу и хватаю рыбу под жабры.

Вытащил головля на берег, от воды подальше. Сел на бугорок, еле-еле дух перевожу. Никитушка рядом стоит, тоже задыхается. И голавль на травке лежит, жабрами ворочает.

Отошел немного Никитушка, перевел на меня глаза и будто в первый раз увидел: вроде мы с ним и знакомы никогда не были. А потом насупился вдруг, скривился лицом, да как заревет…

Меня даже в испуг бросило:

— Что, — спрашиваю, — с тобой? Ногу, что ли, напорол?

— Нога, — всхлипывает, — целая. Откуда здесь стекла? А зачем ты на меня орал? Зачем козьей головой дразнил? На меня бригадир и тот голосу не подымает! Думаешь, городской, так тебе и можно! Ученый еще! Чего я тебе сделал?

Я только руками развел.

— Фу! — говорю. — Вот еще чудак. Да не ори я — разве бы тебе такую рыбину вытащить?

А он молчит. Только всхлипывает. Потом смотал удочку, забрал голавля под мышку и ушел домой.

А к вечеру иду по деревне и вижу: стоит Никитушка у колодца, глядит на меня и смеется.

Подходит не спеша и говорит:

— Извини, дядя Миша, зря я на тебя осерчал. Конечно, кабы не ты, не видать мне этого голавля. А получилось все из-за характера моего… Тяжелый все-таки у меня характер!

И вздохнул. Глубоко так вздохнул…