Жизнь среди опасностей

Жизнь среди опасностей

Как-то после обеда, когда я укладывал бабочек, пойманных ночью под верандами, до моего слуха вдруг донесся голос одного из лучших моих ловцов-ссыльных. Он кричал что было мочи:

— Господин Ле Мульт, господин Ле Мульт! Меня... У меня граж...

«Гражем» в просторечии именуется очень ядовитая мокасиновая змея, укус которой грозит смертью.

Я крикнул в ответ:

— Вы же отлично знаете, что я сейчас не покупаю змей!

Но мой невидимый собеседник по-прежнему взывал ко мне, хотя голос его становился все слабее:

— Господин Ле Мульт, прошу вас, спасите меня! Я прошел шесть километров с этой гадиной, которая обвилась вокруг меня. Ради господа бога, освободите меня от нее! Скорее, скорее, берите револьвер или что-нибудь еще...

Я перегнулся через перила веранды и увидел ссыльного, сжимавшего из последних сил обеими руками шею огромной мокасиновой змеи. Я схватил склянку, где лежало несколько кусочков цианида, моток веревок, пинцет длиною в двадцать сантиметров, которым пользовался для ловли ядовитых пауков, и бросился спасать своего охотника. Еще мгновение — и было бы уже поздно! Первым делом я подтолкнул его к одному из столбов, на которых стоял мой дом, таким образом, чтобы голова змеи прижалась к дереву.

— Главное, не выпустите ее, а то мы оба погибнем.

Я быстро обвил веревку вокруг змеиной шеи. Вид змеи был поистине страшен. В открытой пасти торчали два больших ядовитых зуба. Одно неловкое движение, минута промедления — и она укусила бы меня в руку.

Убедившись, что змея не вырвется, я крепко привязал ее голову к столбу и стал освобождать моего ловца из ее объятий. Змея обвилась вокруг его груди, и потребовалась вся моя сила, чтобы заставить ее разжать свои объятия; мне из последних сил помогал и сам пострадавший. Вынужденная оставить свою жертву, змея, как развернувшаяся пружина, в мгновение ока обвилась вокруг столба.

Я надеялся, что пострадавший поможет мне расправиться со змеей, но бедняга, бледный как мертвец, без чувств рухнул на землю.

Прежде чем заниматься змеей, пришлось приводить в чувство ловца. Я провозился с ним добрых пятнадцать минут. Но окончательно он пришел в себя лишь после того, как проглотил залпом стакан рома, который я поспешил ему поднести.

Тут я занялся змеей, которая по-прежнему угрожающе показывала зубы.

Я схватил пинцетом крупицу цианида и ухитрился засунуть ее в змеиную пасть. Через несколько секунд тело чудовища бессильно повисло. Змея сдохла. От радости я громко закричал.

Однако нервное напряжение было столь велико, что, когда опасность миновала, я стал дрожать всем телом.

Пока я старался взять себя в руки, ссыльный поведал мне свою историю:

— Я гонялся за хорошенькой Препоной (бабочка из семейства Нимфалид), которую упустил в прошлый раз. Перепрыгнул через поваленное дерево, преградившее мне путь, и вдруг от страха даже сачок выронил из рук: я увидел мокасиновую змею. Увы, было уже поздно спасаться бегством — она бросилась на меня. Я едва не упал навзничь. К счастью, она вцепилась зубами мне в куртку, и металлическая бляха на ремне спасла меня от смерти. Тут мне пришла в голову счастливая мысль схватить змею ниже головы. Но, когда змея почувствовала, что я ее сдавил, она сама обвилась вокруг меня. Тут я как сумасшедший бросился бежать к вам, господин Ле Мульт, я знал, что вы найдете способ меня спасти. И я не ошибся. Благодарю вас от всего сердца! Вы спасли мне жизнь!

— А теперь, милый, — сказал я, — помогите-ка мне снять кожу с этого страшилища.

Ловец принес из кладовой длинную доску, положил на доску змею и стал снимать с нее кожу. Я вполне доверял моему помощнику, потому что он уже набил себе руку в таких операциях, хотя никогда еще ему не доводилось иметь дело с такой громадиной.

Пока он занимался змеей, я принес склянку, в которой намеревался хранить в спирту змеиную голову.

Я попросил ссыльного прибить кожу к доске, чтобы она хорошенько высохла. Чтобы кожа не испортилась, мы засыпали ее квасцами. Кожа и голова этого очень крупного экземпляра мокасиновой змеи спустя некоторое время были преподнесены в дар Национальному музею естественных наук в Вашингтоне.

***

Скажу несколько слов о гостивших у меня двух энтомологах: американце Уильяме Шоуссе и англичанине Джеке Бернесе. Как раз во время их пребывания у меня произошли два воистину неслыханных переселения бабочек с запада на восток.

Во время первой миграции летели миллионы красавиц Урания леилюс.

У этого вида Урании передние крылья черные с зелеными разводами, отливающими металлическим блеском, а задние крылышки оканчиваются прелестными белыми шпорами, похожими на перья.

В течение четырех дней, пока длился перелет (происходил он среди бела дня, хотя известно, что эти бабочки считаются ночными), можно было с закрытыми глазами водить наудачу сачком, чтобы поймать в несколько секунд по крайней мере две-три штуки.

Я лично наловил их немного. У меня уже тогда существовали иные методы, приносившие хорошие результаты, хотя, возможно, внешне не такие эффектные. Но Шоусс с Бернесом устроили настоящее побоище. Заняв позицию на моей веранде, они каждый день уничтожали тысячи Ураний, хотя интересовались лишь редкостными по окраске экземплярами. Ради какой-нибудь одной приглянувшейся им Урании они убивали сотню, тут же бросая зря загубленных бабочек.

Благодаря их охотничьему пылу я стал свидетелем любопытного явления.

Обнаружив эту бойню, из ближайшего муравейника наползли муравьи-маниоки. Мне довелось наблюдать живописную процессию: огромные муравьи тащили мертвых бабочек в муравейник. И, пока на веранде длилось побоище, я видел, как по земле непрерывной красивой черно-зеленой лентой длиной в несколько сот метров двигалась процессия муравьев.

Стоит сказать несколько слов о приемах, которые я применял при ловле Урании леилюс еще до этого массового перелета.

Я заметил, что эта бабочка обычно пересекает реку Марони в строго определенных местах. Она подымается с западного берега (Голландская Гвиана) и летит всегда в одном и том же направлении. Я знал также, где именно она достигнет французского берега.

Таким образом, когда мне хотелось поймать несколько этих бабочек, я, заняв наблюдательный пункт в том месте, где они достигали нашего берега, ждал не более часа и без труда добывал двадцать—двадцать пять экземпляров.

Бабочки летели на расстоянии пяти —десяти метров друг от друга, всегда только по прямой линии, со скоростью птицы. Когда они пролетали мимо, я накрывал их сачком. Мою задачу значительно облегчало то, что они всегда следовали в определенном направлении.

Эти перелеты длились подряд целую неделю, а то и десять дней, и их сроки можно было предсказать заранее: они совпадали со временем массового отрождения бабочек.

Второе переселение началось почти сразу же вслед за перелетом Ураний. На этот раз летели довольно крупные толстоголовки-Геспериды темно-коричневого цвета, с хорошенькими желтыми пятнышками.

Я был крайне удивлен, так как еще никогда не видел этой разновидности толстоголовок, и вдруг они буквально закрыли от нас небо, словно черная туча.

***

Удачную охоту прервала одна очень неприятная история. Я чуть было не отправился на тот свет. Вот как это случилось. Я должен был исследовать часть леса к югу от Сен-Жана, чтобы отыскать годный для строительства камень. Прежде чем добраться до холмов, которые мне предстояло обследовать, надо было пересечь болото. В этом месте еще не сделали пешеходных мостков, и мы брели по колено в тине. Разумеется, я был не один: меня сопровождал отряд ссыльных под командой стражника. Мы начали поиски, и тут на нас набросились комары. Вскоре нам пришлось прервать работу, так как я свалился от приступа злокачественной лихорадки. Меня срочно отправили в Сен-Лоран. Сутки я провел дома, где за мной ухаживали родители. Но, увидев на следующий день, что я лежу без сознания, военный врач приказал немедленно перевезти меня в госпиталь. Я был неподвижен, как труп, не мог ни открыть глаза, ни пошевелить губами, а вместе с тем — и это самое ужасное — слышал решительно все, что говорилось вокруг меня.

Я не проронил ни одного слова из жалоб матери, когда двое санитаров пришли за мной.

Я слышал также краткий, но малоутешительный разговор, который произошел у дверей госпиталя.

— Читай объявление: для лейтенанта и чиновника, приравненного к нему по чину, — три звонка. Ну и звони три раза!

Но на требование санитара привратник ответил:

— Покойников впускают без звонка!

При этих словах я подумал, уж не собираются ли запрятать меня еще живого в гроб.

Военный врач, успевший вернуться за это время в госпиталь, приказал санитарам принести в парильню одеяла и надеть волосяные перчатки.

Санитары принялись по двое растирать меня, чтобы восстановить кровообращение. Добившись этого, они завернули меня в нагретые до сорока градусов одеяла. Я стал приходить в сознание; тогда мне под кожу ввели два грамма бромистокислого хинина, так как я был слишком слаб, чтобы пить лекарство.

Я навсегда сохраню благодарное воспоминание об этом военном враче и его уходе. За те две недели, что я провел между жизнью и смертью в госпитале Сен-Лорана, он постоянно навещал меня в любой час дня и ночи.

У меня был бред, я видел ужасные кошмары. Мне казалось, будто у меня несколько голов и все они болят и только одна здоровая. Я умолял, чтобы отрезали все головы, причинявшие мне мучения. Было много и других чудовищных видений.

Помню до сих пор, какое блаженное состояние наступало у меня перед началом приступа. Я чувствовал себя легким, почти счастливым. Потом неожиданно начинался озноб, меня буквально подбрасывало на кровати, а тело покрывалось такой обильной испариной, что приходилось менять простыни.

К счастью, приступы становились слабее и реже, и на пятнадцатый день военный врач заявил, что опасность миновала. Через месяц меня перевели в госпиталь на островах Спасения, где климат более здоровый, чем в Сен-Лоране.

Я пробыл там две недели и окончательно поправился.

После выздоровления меня назначили начальником работ на острове Ройяль, одном из трех островов Спасения. Моя новая резиденция мне совсем не нравилась: здесь дули постоянные ветры и поэтому бабочек было мало. Мне не терпелось вернуться на материк, и я засыпал отца письмами, прося добиться моего перевода. Я хотел вернуться в Сена-Жан или обосноваться в Рош-де-Куру — местечке, расположенном на берегу океана, как раз против островов Спасения. В конце концов я добился желанного перевода и поехал в Рош-де-Куру.