МОИ «ЛАСТОЧКИ»
МОИ «ЛАСТОЧКИ»
Все мои машины оставили в моей жизни след. За сорок три года их было двенадцать. И неважно, покупал я их, давали ли мне на год-два автомобиль в аренду, на испытания, или дарили, за тысячи километров, прожитых вместе, мы становились друзьями. Друзей не продают, а машины приходится, и потому всегда, когда мы расставались, я едва сдерживал слезы – я всегда был чересчур чувствителен.
Мне повезло в жизни – среди моих машин каждая вторая была, как любят говорить журналисты, эксклюзивная: опытные экземпляры, автомобили, которых не встретишь на дорогах. На них глазели со всех сторон, и стоило остановиться, вокруг собиралась толпа, а я с удовольствием «проводил экскурсии». Я понимаю, что такое везение – результат моей многолетней работы, начавшейся со скромного выпуска в «Комсомолке» первого «Автоликбеза» в далеком, 1991 году.
«Нулевым» моим автомобилем была белая «шестерка». Белая «шестерка»!.. В 1978 году белая «шестерка» – это было все равно что сегодня «шестисотый». Или даже «Феррари». Мой отец, ветеран войны, по моей просьбе записался в очередь на нее на своем предприятии, хотя мы не имели на эту покупку ни копейки. Но это был единственный тогда способ «встать на колеса» – копить на нее пришлось бы лет десять, отказывая себе даже в питании. Стоила она в магазине 9500 рублей, а на черном рынке цена «шестерки» – совершенно новой, без пробега, – доходила до 18 000 рублей. Когда пришла пора машину получать, я занял у одного барыги безумную сумму 9500 рублей, а расписку ему написал на 13 000 рублей – такие были проценты. Устный же договор был такой: он ее продаст за сколько сможет, а мне отдаст 3000 рублей. На них я и купил свой первый в жизни «Москвич-2140», вдребезги разбитый, ядовито-оранжевого цвета «магма».
Но ведь в то время я работал приемщиком на заводском автосервисе! Поменял на ней кузов на белый, собрал ее сам по винтику, с такой любовью, что эту машину можно было назвать только одним словом: «ласточка» – шкалы спидометра не хватало для скорости, какую она развивала, я об этом уже писал в одной из глав. Она «привезла» меня к моей любимой, она сделала меня на одно лето каскадером, она была моим первым автомобильным счастьем, несмотря на то что до нее я был профессиональным испытателем автомобилей. «Ласточка» оставила самый глубокий след в моей жизни.
Второй моей машиной был «Москвич-2141», приобретенный в самом-самом конце 1986 года – только пошли с конвейера его первые экземпляры. Эта история стоит того, чтобы о ней рассказать подробнее.
В то время я уже был известным журналистом «Комсомолки», очеркистом, но родной завод не забывал и не раз и не два посвящал статьи и заводу, и создаваемому автомобилю «М-2141», которым все мы, заводчане, гордились и на который возлагали большие надежды. Дело в том, что разработка этой машины и даже ее испытания начались еще моего до ухода в «Комсомольскую правду».
До «М-2141» все опытные образцы «Москвича» следующего поколения мы, их создатели и испытатели, сами же называли «ублюдками». Не было тогда традиций дизайна, не было культуры дизайна, не было даже и самого слова «дизайн», а то бюро, которое придумывало формы автомобиля, называлось Бюро художественного конструирования АЗЛК (Автомобильного завода имени Ленинского комсомола), и располагалось оно в закутке конструкторского зала, уставленного кульманами: чертежными досками с руками-клешнями угольников. К бородатым, в свитерах, чудным ребятам никто всерьез не относился.
И неизвестно, каким бы был новый «Москвич», если бы завод не посетил председатель Совета министров СССР товарищ Косыгин Алексей Николаевич в сопровождении директора завода, незабвенного и легендарного Валентина Петровича Коломникова (кличка – Колыма, а АЗЛК в народе расшифровывалось: Артель Замученных Людей имени Коломникова) и огромной свиты и не осмотрел последний опытный образец.
Но он уже не был «ублюдком», мы его звали «чебурашкой». И вовсе не за цвет – зеленый «металлик», – а за симпатичный вид и уши-воздухозаборники по бокам. Передний привод. Говорят, что его показывали легендарному Джуджаро, и он машину похвалил. Нам, испытателям, она очень нравилась.
Но Косыгина ни полностью отечественный «чебурашка», ни похвала великого дизайнера не впечатлили. Осмотрев «чебурашку» с непроницаемым лицом, он спросил Коломникова: «А обязательно ли начинать автомобиль с нуля? Не лучше ли взять прототипом новой машины какую-нибудь известную зарубежную модель и, слегка видоизменив ее, сделать собственную?»
Легенда гласит, что Косыгина спросили: а какая зарубежная модель нравится лично ему? Якобы он ответил, что в автомобилях не специалист, но ему нравится только что появившаяся «Симка-Крайслер», признанная лучшим автомобилем года.
Долго ли умеючи – тут же были закуплены семь «Симок-Крайслер». Из таллинского порта их пригнали самоходом в Москву, на завод, пару штук запустили в дорожные испытания, пару разобрали до винтика для изучения конструкторами и на предмет обеспечения «патентной чистоты», а остальным специальной огромной пилой в экспериментальном цехе отпилили «морды» и «задницы», приварили свои, слегка «модернизированные» и «русифицированные», воткнули под капот тот же уфимский двигатель в 1,5 литра, 75 л. с., прикрепили к нему через переходник коробку и ШРУСы (шарниры равных угловых скоростей – полуоси) от «Ауди», и получилось то, что назвали «Москвич-2141».
Нам, испытателям, эта машина очень нравилась – сильно испортить «симку-крайслер» не получилось, и мы назвали ее ласково: «Максимка» – «Москвич» плюс «Симка». По сравнению с «М-2140» это был прорыв, другой уровень: стремительные, плавные формы, сильно скошенное лобовое стекло, почти гоночные сиденья с высокими спинками, стильная панель приборов, – у меня даже мысли не мелькало, что такое чудо может принадлежать мне. Да и денег на нее не было – 9200 рублей были для нас с Машей недосягаемой суммой, когда я, будучи редактором отдела литературы и искусств «Комсомольской правды», членом редколлегии, председателем профкома и жилищной комиссии, получал в месяц 220 рублей, а Маша за главную роль в картине – 1000 – 1500 рублей.
Но однажды, мотаясь по стране по заданиям газеты, я узнаю, что первые 3000 новых «Москвичей» планируется выпустить к самому концу 1986 года и продать исключительно своим – работникам завода и знакомым руководства – со скидкой!! Почему так – понятно, это мировая практика: первые машины всегда имеют повышенное количество дефектов, пока не отладят процесс.
Уже на следующий день я прорываюсь в кабинет Коломникова, который меня и знал, и уважал за мои публикации, и не раз журил за то, что я ушел с завода. Я прорываюсь к нему в кабинет и буквально падаю на колени: «Валентин Петрович!!»
В список я внесен каким-то 2997-м. Я счастлив. Но жизнь есть жизнь – к концу года машин выпускают не три тысячи, а всего триста. И выкупить их надо именно в этом, 1986 году, потому что так оформлены финансовые документы льготных продаж.
Что тут началось!.. Заводчане – мастера и рабочие, начальники участков, цехов и блатные со стороны, экономисты и плановики, учетчики, конструкторы, испытатели – все расхватывают все, что сходит с конвейера. Воруют друг у друга машины, я видел даже драки из-за них. «Ведут» «свой» автомобиль, начиная с закладки лонжеронов в цехе кузовов и по всему конвейеру, не отходя от него ни днем, ни ночью.
Но я, по недомыслию, поначалу ночевать уезжаю домой, так как пропадаю на заводе с раннего утра до полуночи. А утром не нахожу сначала один «свой» автомобиль, а потом и второй. До нового же года оставалось всего несколько дней.
Маша не понимает этого моего безумия, когда я появляюсь глубокой ночью, грязный, вымотанный, отчаявшийся, – она просто не видела «Максимку» – так я это себе объясняю.
И когда третью «мою» машину уводят из-под самого моего носа 28 декабря, я прихожу в полное отчаяние. И вдруг в это время по главному конвейеру идет директор со свитой из начальников цехов и прочих ответственных работников завода. Я бросаюсь к нему:
– Валентин Петрович!! У меня уже три машины увели, помогите!
Грязный, взъерошенный, с безумными глазами – это я, известный каждому из этих людей, популярный журналист «Комсомолки». Он – огромный, величественный, седой, в синем финском нейлоновом халате, – останавливается, оглядывает меня внимательно. Свита замирает. Коломников спрашивает:
– Какой цвет хочешь? – Я ошалел от возможного счастья и молчу, потому что мне абсолютно все равно. Тогда он добавляет: – Снежная королева устраивает? – И кивает начальнику цеха окраски (никогда не забуду эту фамилию) Приходько: – Отдайте Гейко из моего резерва «снежную королеву».
Такое счастье невозможно осознать сразу. Но я каким-то чудом ориентируюсь – лечу к резерву генерального, благо он рядом, окрашенные кузова стоят на полу, почти все под брезентом, нахожу сверкающий серебристым великолепием кузов цвета «снежная королева», хватаю его контрольную книжку (сопровождающую каждый автомобиль), догоняю Коломникова:
– Напишите, Валентин Петрович! Напишите, что это – мне!
Как сейчас помню написанные черными чернилами и властным почерком эти волшебные слова: «Для Ю. Гейко». И подпись – размашистые, косые овалы, знакомые каждому заводчанину.
Когда я 30 декабря 1986 года, поздно вечером, приезжаю домой на своем серебристом чуде и сигналю под окном, жена выбегает к нам в шубе, накинутой на почти голое тело. Она садится на правое переднее сиденье, совершенно офигевшими глазами, диковато, озирается, щупает все кругом и дважды говорит одну и ту же фразу, в конец которой врывается непечатное слово:
– Гейко, это – ...!
Краски «металлик» тогда в СССР вообще не было. А уж лучшей, самой броской и нарядной – серебристой!.. Нас окружали мгновенно, стоило мне остановиться, даже на светофоре. Догоняли на машинах смуглые люди, махали руками, цокали языками и называли сумасшедшие суммы, начинающиеся с цифры «20». Один раз, помню, назвали «40». А я смеялся и ехал дальше.
...И не было для меня тогда большего кайфа, чем, поставив сверкающую машину посреди стриженой дачной зеленой лужайки, любоваться ею, развалившись в шезлонге и потягивая джин-тоник.
(В 1991 году, сразу после путча, я отплатил Валентину Петровичу добром: в субботу его верная секретарша – забыл, простите, имя-отчество – позвонила мне:
– Юра, ты можешь прямо сейчас приехать?
– Что случилось?
– Валентина Петровича обвиняют в пособничестве путчистам. Якобы он...
Через час я вошел в кабинет Коломникова. Он сидел мрачнее тучи. И поведал мне, что то ли власти столицы, то ли кто еще на каком-то важном совещании обвинили его, генерального директора АЗЛК, в том, что он якобы не давал заводские автобусы каким-то там активистам завода или района для того, чтобы ехать к Белому дому защищать демократию. А на самом деле все было наоборот. Мы поговорили, в его глазах замелькали живые огоньки, когда он начал рассказывать. И уже через три дня в «Комсомолке» вышла моя статья «Участвовали ли „Москвичи“ в путче?».)
Третьей моей машиной была вазовская «девяносто девятая». Белая, снаружи как бы стандартная, но – первая инжекторная машина из Тольятти. Мне дали ее на год для редакционных испытаний, она была с самарскими номерами. И это был уже результат моей дружбы с руководителем ВАЗа Владимиром Васильевичем Каданниковым. А дружба была следствием его уважения к моей газете и моему профессионализму и испытателя, и журналиста.
Это было начало девяностых, бандитское время. Машина, по сравнению с карбюраторной, была настолько резвой, что мне доставляло большое удовольствие легко «делать» и со светофоров, и на трассе ее сестричек, и потруднее – редкие тогда иномарки. И однажды я нарвался...
Джип, который я только что «сделал» со светофора метров на двадцать и потом, как обычно делаю после такого трюка, сбросил газ и поехал как ни в чем не бывало, а после подрезал меня и прижал к тротуару. Дело было летним солнечным днем на Садовом кольце. Можно было мне, испытателю и тогда перворазряднику по автоспорту, легко уйти задним ходом или махнуть через тротуар, но мне, журналисту, был интересен любой «матерьял». Заблокировав дверь, не выключая двигатель, я опустил левую руку к монтажке, которая еще по испытательской традиции всегда лежала у порожка.
Но подошедший стриженый качок был вежлив:
– Слушай, братан, что у тебя за двигун? Мы тут с пацанами поспорили...
Расстались мы чуть ли не друзьями после «экскурсии» под капот.
Четвертой моей машиной была «десятка». Первая. Я получал ее в Тольятти – в Москве их еще не было. Но какая это была «десятка»! Когда я впервые ее увидел, не поверил, что это может быть моим: синий «металлик», литые, широкие, редкие в то время диски колес, антикрыло-спойлер багажника, тонированный люк в крыше с электроприводом – мечта! Это было начало весны 1997 года...
Ранним утром в день Пасхи мы загрузились всей семьей в «Чебурашку» – так мы его назвали – и рванули на две недели в Италию. Я знал, что эта моя «Чебурашка» первая товарная «десятка», выехавшая за пределы страны. Во всех бывших соцстранах вокруг нее тоже собирался народ, почти все восторгались. В Италии на нее внимания не обращали, но когда мы возвращались назад и на скорости 160 – 170 км в час обгоняли стайки шикарных «БМВ», «Мерседесов» и «Ауди», движущихся на продажу в Россию, те почтительно пропускали нас, увидев в зеркале незнакомую иномарочную «морду». Однако стоило им разглядеть на шильдике «Lada-110», как их всех словно черт подхлестывал: начиналась гонка.
Они вырывались вперед, но ненадолго – через 10 – 15 километров мы их неизбежно нагоняли и обходили опять, потому что утром я должен был улететь в Бразилию на «Дженерал Моторс». И еще потому, что непрофессионал какое-то время гнать может, а вот ехать быстро долго – нет. Моя же средняя скорость от Бреста до Москвы – 1050 км – на этой карбюраторной «десятке», как сейчас помню, получилась 117 км в час.
Пятой моей машиной оказалась вишневая «путинская» «Волга ГАЗ-3111». Я ее тоже получил для редакционных испытаний на год. Моя рубрика «Автоликбез», которую я придумал в 1991 году и рассматривал как непыльную халтурку, прибавку к гонорару, стала популярной настолько, что мне стали давать такие автомобили. Эту необычную, ни на что не похожую машину сейчас вряд ли кто-нибудь вспомнит, ее выпускали всего год, а потом прекратили по многим причинам: и дорого, и качество не то. «Путинской» ее назвали потому, что президент прокатился именно на такой машине при посещении ГАЗа. Понравилась она ему или нет, история умалчивает, но мне эта машина уже через пару дней после получения спасла жизнь: возвращаясь из Тольятти, где я показывал ее руководству ВАЗа, утром, в тумане, я пошел на обгон фуры, а навстречу мне вынырнула другая фура. Видимость была плохая, но была, я тщательно выверял каждый обгон, но не мог предположить, что фура (!), где за рулем всегда профессионал, пойдет в таком тумане всего лишь на подфарниках (!), да еще и окажется белого цвета! Меня спасла ABS, которая тогда была экзотикой и на иномарках, а на отечественных автомобилях – первая. Я успел затормозить и спрятаться за грузовик. Потом, когда началась «эксплуатация», эта машина очень привлекала внимание, но поскольку она больше ремонтировалась, чем ездила, я отогнал ее на завод.
Шестой моей машиной оказалась навороченная вазовская «сто третья», которую любезно «наворотил» для меня знаменитый именно глубоким тюнингом тольяттинский «ТоргМаш», в лице его директора и моего друга Владислава Незванкина. Первый на ВАЗе шестнадцатиклапанный двигатель нестандартного объема 1,6 литра выдавал 114 л. с., все тормоза были дисковые, КПП со «сближенными» передаточными числами, стояли жесткие спортивные подвески, «рекаровские» передние сиденья и руль – этот автомобиль был великолепен в гонке, в поворотах «валился» меньше любого «БМВ», но для обычной езды оказался жестковат. Однако мучился я недолго – его угнали за 15 минут через два месяца после покупки. Незастрахованный. Я потерял не только автомобиль, но и надежду на другой – я отдал за него все, что имел: 8000 долларов при его стоимости 12 000 долларов. Три тысячи Влад мне скостил за рекламу, которую я собирался ему этой машиной сделать. К сожалению, ничего, кроме заметки в Интернете «Юрий Гейко выбирает „ТоргМаш“», не получилось. А заметка эта гуляет по Всемирной паутине до сих пор.
А я абсолютно уверен, что ноги этого угона растут из автосалона, где ставили мне противоугонные устройства, для чего я оставлял им автомобиль на сутки. Но доказать это мне не удалось. Не повторяйте мою ошибку.
В то время я снимал десятиминутки на ТВ «Советы от Юрия Гейко». И для съемок мне, естественно, нужен был автомобиль. Купить его было не на что. Поэтому я подготовил арендный договор телеканала с ВАЗом на предоставление автомобиля «для редакционных испытаний» и поехал к Владимиру Васильевичу Каданникову, председателю совета директоров ВАЗа.
Владимир Васильевич посмотрел листки договора, отбросил их, нажал кнопку своего телефона – и!..
И уже через неделю-две я получал в Тольятти свой седьмой автомобиль – самый необычный.
Это была так называемая мелкосерийная модель «ВАЗ-21106», идущая главным образом в спецслужбы, – двухлитровый «опелевский» форсированный двигатель 150 л. с., КПП и сцепление тоже «опелевские», гидроусилитель руля, все дисковые тормоза, передняя подвеска с элементами «Ауди», кожаные сиденья.
Я назвал ее «Зверюгой»: на этой машине было страшно ездить. За три года и 100 000 километров пробега я не помню случая, чтобы меня кто-нибудь обогнал, когда я этого не хотел. А езда по шоссе на ней была просто сказкой. Когда я ее продавал, слезу удержать не удалось.
Восьмой моей машиной была «Калина». В мае 2005 года фирма «Лада-Фаворит» пригласила меня участвовать в пробеге в честь шестидесятилетия Победы по маршруту Москва – Берлин – Москва. На «Калинах», которые тогда только-только пошли с конвейера.
Утро 9 мая мы встретили у Рейхстага, размахивая флагами России и «Авторадио». За четыре дня мы проехали 4000 километров, и новая машина ВАЗа мне однозначно понравилась: легко шла 170 км в час, легкий руль с электроусилителем, сильные и чуткие тормоза, комфортный свет, стеклоочиститель, удобные сиденья, зеркала с подогревом, а интерьер и эргономика были уже совсем европейского уровня. Было и то главное в «Калине», что заставляло меня в машину влюбляться: только-только сев за руль, я чувствовал себя так, словно всю жизнь здесь сидел, привыкать было не нужно.
И потому, когда ВАЗ месяц спустя устроил журналистское ралли по Золотому кольцу на «Калинах», я с удовольствием согласился принять участие от журнала «Новая неделя», с которым тогда сотрудничал. После ралли все десять «Калин» были переданы тем изданиям, за которые они выступали. Так я стал обладателем «Калины». Одним из первых в стране.
За те 12 000 километров, которые она прошла под моим руководством, у нее было две неисправности: заменено по гарантии заднее токообогреваемое стекло, которое плохо «грело», и заменен блок иммобилайзера, в котором сгорела интегральная схема. В морозы за минус тридцать «Калина» безотказно заводилась, и мы с ней давали «прикуривать» и «Ауди», и «фольксам». Затем я подарил ее младшему сыну, а сам поехал в Литву за машиной посерьезнее.
Там меня уже ждал «Бандит» – так мне пришлось назвать свою девятую машину: «Ауди А-3Т» – спортбайк-пятилеточку из Швейцарии, пробег 82 000 км, двигатель 1,8 турбо, 150 л. с. плюс все, что нужно белому человеку. Машина была с иголочки, хотя я знал, что она некриминально битая – небитую я бы по деньгам не потянул. Но сделана литовскими умельцами – муха не сидела! Когда я на Мариампольском авторынке сел в нее впервые, мне опять же, как и много раз до этого, не поверилось, что такая роскошная машина может быть моей.
Начал ездить по Москве, замечая, что меня при перестроении и обгоне пропускают безропотнее, чем на прежних моих машинах, служивые открывают шлагбаумы быстрее, берут с меня деньги за стоянку вежливее.
Но привыкнуть до конца к этой машине за полгода я так и не смог – ни разу не вывернул ей «матку наизнанку», боялся резко тормозить на скорости, потому что тормоза на ней были жестокие: чуть передавишь – ABS уже вовсю «зубами щелкает». Я этого автомобиля даже побаивался и прозвал его «Бандитом» потому, что дури много, а «смази в голове» – мало. И чувствовал еще, что староват я стал для таких тачил. Решение о продаже созрело после нашей с женой поездки на «Бандите» в Питер к родственникам – каждый стык на шоссе, каждый камешек и ямка передавались через жесткие «спортбайковские» подвески на мой больной позвоночник – некомфорт жуткий.
Что такое новая приличная иномарка, я понял в самом конце 2005 года, когда компания «СОКИА» предложила мне купить с пятидесятипроцентной скидкой только что сошедшую с конвейера Ижевского автозавода «КИА-Спектру» – это был мой десятый автомобиль, на котором суждено мне было совершить свое второе кругосветное автомобильное путешествие. Класс «D» – просторнее всех моих прежних машин, двигатель 1,6 л., 101 л. с., все, что нужно белому человеку: ABS, электропакет, усилитель руля и т. п., но главное – автоматическая коробка передач, первая в моей автомобильной жизни. Московские пробки настолько достали, что, проезжая с работы до дома какие-то девять километров, я изматывался от переключения КПП и выжима сцепления до апатии.
Причем, АКПП не только сглаживает «псих» от пробок, она еще и меняет манеру езды на более спокойную, плавную, солидную, респектабельную – хулиганить на таком автомобиле не получится, да и не хочется.
А вот что такое НОВАЯ ИНОМАРКА... Да, этого я раньше недопонимал. Потому что ни разу не ощущал... Да, те же ручки, руль, сиденья, приборы, все то же самое, но...
У нее на спидометре всего десять километров. Вот ты выезжаешь из магазина – она впервые видит этот мир, в котором ей жить. Ты ее ведешь по жизни, она упругая, сверкающая, она впервые чувствует в себе тебя – первый поворот, первый километр. Первая мойка, первая сотня километров, первая тысяча, первое ТО... Ей все в диковинку, но ты рядом, она чувствует твою опытную руку и приходит от своей жизни в восторг, как и приходишь в восторг от нее ты.
До тебя у нее никого не было, ты – первый: мужики, вы меня понимаете?..
...После кругосветки, всю обклеенную рекламой, я передал «Спектру» компании «Киа Моторс Рус», как и было договорено, они ее выставили в демонстрационном зале своего ведущего автосалона, а мне выкатили точно такую же новенькую. И я подарил ее младшему сыну Григорию, потому что привез из Америки... свою мечту – «Лексус».
Это было, как в кино. Когда мы с необыкновенным Евгением Калугиным, моим спутником в начале второй кругосветки, преодолевали российские ужасы, говорили обо всем. Как-то он спросил меня своим скрипучим голосом:
– Юрий Васильевич, а у вас есть автомобиль мечты?
– Есть, – ответил я, – «Лексус». Как-то, Жень, в Австрии мне довелось тестировать три автомобиля: «Лексус-300», «Мерседес-320 форматик» (полноприводный) и «Гелендваген» («мерседесовский» джип). И я тебе скажу, что «Лексус» произвел на меня большее впечатление, чем «мерс».
Помолчав с минуту, Евгений, глядя в окошко, сказал:
– Будет у вас «Лексус», Юрий Васильевич. Вернетесь в Москву – будет «Лексус», вот увидите.
Я Женю уже серьезно не воспринимал. Потому что он на остановках наскребал в полиэтиленовый пакет землю с обочин и собирался подарить «землю всей России» Путину, ее президенту. (См. главу «Кругосветка-2».)
Каково же было мое удивление, когда в Баффало канадская делегация во главе с нашим бывшим соотечественником Андреем Кузнецовым после расшаркиваний и обмена визитками в холле отеля, где мы остановились, пригласила меня на улицу.
– Юрий Васильевич, это наш подарок вам, – сказал Андрей, показывая широким жестом на стоящий прямо перед выходом, под солнцем, сиреневатый, сверкающий «Лексус ES-300»!..
Мы встретились впервые, а до этого от самого Сан-Франциско Андрей чуть ли не каждый вечер мне звонил, узнав номер моего мобильного на сайте автопробега. Мы разговаривали о многом. Но главной темой все же был криминальный российский рынок секонд-хенда. А Кузнецов как раз руководил канадско-американской фирмой по его продаже по всему миру. И российский рынок занимал в его бизнесе ничтожную часть. Я знал, что он с компаньонами собирается приехать в Баффало из Торонто, где они обитали, чтобы со мной встретиться. Но такое...
Оправившись от удара, я спросил его, зная, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке:
– И что я должен за него сделать?
– Да ничего. Это вас ни к чему не обязывает. Мы просто хотим дружить с лучшим автомобильным журналистом России.
– А с чего вы взяли, что я лучший?
– Я позвонил своим друзьям в Россию и спросил: кто? Они назвали вас. Главная наша цель – рассказать российскому покупателю и властям о том, как можно избавиться от насквозь криминального вторичного рынка автомобилей, который существует в России.
– Андрей, это моя работа, дай мне информацию, и я расскажу об этом всей стране без всякого «Лексуса», еще и спасибо тебе скажу.
Как потом выяснилось, мой «Лексус» был четырехлеткой с пробегом 70 000 миль (110 000 км) и был куплен Кузнецовым на аукционе за 14 000 долларов, потому что у него слегка была побита градом крыша – мне на это было наплевать. Белый кожаный салон, отделка салона и руля под дерево, абсолютная бесшумность, американская мягкость подвесок, все активные системы безопасности и аудиосистема для гурманов «Марк Левинсон», погружающая в нирвану. Я заплатил за растаможку и доставку 10 000 долларов, я «промыл» его компьютерные американские мозги с галлонов и миль на литры и километры, закачал в навигатор российские карты – и!..
Заплатил еще 15 000 рублей ежегодного транспортного налога, 50 000 рублей – КАСКО и 30 000 рублей за зимнюю резину – ох-х!
Но с ноября 2006 года я стал жить как будто в другом измерении. И дело не в том, что меня пропускали другие автомобили – любые – мгновенно и безропотно: мне это не льстило. Наоборот – я стал получать гораздо большее, чем на других машинах, удовольствие самому пропускать. Главное – меня со страшной силой стало тянуть за руль. Каждый день, в любую погоду. Я любовно назвал его «Крокодильчиком». И не потому, что он большой. Америка в кругосветке потрясла меня своими «крокодильими» дорожными знаками, которых больше нигде в мире я не видел, да и самими крокодилами, переползающими дорогу, одного из которых мне довелось переехать. (Глава «Кругосветка-2».)
Мы прожили вместе, душа в душу, три года. Доездились до 160 000 километров. И не сказать, что проблем не было: и я его пару раз стукал, и он пару раз отказывался ехать – то тормозной цилиндр заклинило, то втулки подвески застучали и потребовали замены. Но продал я его другу в идеальном состоянии – до сих пор благодарит.
А мне со страшной силой в моем наступившем пенсионном возрасте захотелось новый автомобиль: не заслужил, что ли? А какой автомобиль можно хотеть после «Лексуса»? Только «Лексус». Но только новый «Лексус»!.. Таких денег у меня не было. Но однажды, блуждая по американским аукционным сайтам, я ЕГО увидел! Практически новье: два года от роду, 12 000 миль пробега, серебристый «GS-300» из Массачусетса – 27 200 долларов! Состояние по стобалльной шкале – 93 балла! Ни царапинки, ни единого дефекта – американские истории автомобилей, если они есть, никогда не врут. Что за сумасшедший его уценил в два раза! Ведь новый он стоит за 60 000 долларов. А он практически новый, может, деньги срочно понадобились? Бывает.
Короче, выскреб все сусеки, перевел чуть большую сумму (так положено) до аукциона, купил, американские друзья переправили его в Финляндию, поставили на склад, год он у меня там отстаивался, пока не стал трехлеткой (чтобы лишние 5000 долларов за растаможку не платить), и в июле 2009 года я самолично пригнал его в Москву – в 40 000 баксов обошелся мне этот красавец. Если бы не наш вице-президент, очень заботящийся об отечественном автопроме и именно в это время повысивший пошлины, уложился бы я в 36 000 долларов. Зову я его опять «Ласточкой», как и самый первый свой автомобиль.
Каждая поездка – полет души. И тела. Проблема одна – не хочется из-за руля выходить. Когда мне плохо: то ли защитить очередную жертву произвола не удалось, то ли с Машуней поцапался из-за ерунды, то ли власть очередной дурацкий ход сделала, а хуже – вообще ничего не делает, – стоит мне сесть в мою «Ласточку», тронуть педаль газа, защелкнуть уютный ремень, в голове из-под вороха неприятностей обязательно выбирается на свет божий одна и та же мысль: «Жизнь удалась!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.