б) Рыбный промысел в феодальной вотчине

Рассматривая выше историю крестьянского рыболовства на Руси в X–XVI вв., приходилось говорить как о рыбной ловле крестьян черносотных волостей, так и владельческих поселений. Но специализированный рыбный промысел существовал параллельно в последних столетиях этого периода и внутри самой феодальной усадьбы. «Рыбные угодья – тони в больших реках и озерах», богато оснащенные рыбные промыслы – необходимая принадлежность каждого крупного владельческого хозяйства»[362]. Источники пестрят примерами такого рода.

Попробуем разобраться на конкретных материалах в существе дела. Уже Повесть временных лет упоминает о ловищах княгини Ольги: «… ловища ее суть по всей земли…»[363] Новгородский князь Всеволод Мстиславович в первой половине XII в. в числе прочих пожалований дал Юрьеву монастырю «ловища на Ловати»[364], а его брат Изяслав тогда же испросил у Новгорода для основанного им Пантелеймонова монастыря земли и тони, где посторонние могли ловить рыбу только с разрешения игумена[365]. Около 1192 г. Варлаам передал Спасо-Хутынскому монастырю «ловища рыбьная» на Волхове, Волховце и Слудици[366]. Антоний Римлянин «на потребу монастырю» купил на Волхове «рыбную ловитву» и отгородил ее межами[367].

Князь Ростислав Мстиславович передал Смоленской епископии в 1136–1137 гг., помимо сёл, земель, дворов и сеножатей, озёра[368].

Из приведенных примеров видно, что рыболовные угодья в X–XIII вв. были составными частями владений не только духовных, но и светских феодалов. Всё это подтверждается также находками орудий лова в заведомо владельческих поселениях. Каменные и глиняные грузила от сетей найдены при раскопках Рюрикова городища – резиденции новгородских князей[369], в княжеском селе Ракоме под Новгородом[370]. Железная острога, рыболовные крючки и грузила обнаружены в замке черниговских князей – Любече[371]. О рыболовстве в боярском и княжеском хозяйствах свидетельствуют поплавки и грузила со знаками собственности, в том числе со знаками «Рюриковичей», начиная с Владимира Святославича, известные в Новгороде[372], а также в Пскове и Ладоге[373].

Таким образом, параллельно с процессом становления феодальных вотчин внутри них формируются специфические отрасли хозяйства, поставляющие к столу феодала различные продукты питания. Немалое место занимали там рыбные ловища. К сожалению, археологические находки пока не позволяют сколько-нибудь подробно охарактеризовать вотчинное рыболовство в X–XIII вв. Тяжелые каменные грузила из плиток девонского известняка, обнаруженные на Рюриковом городище и селище Ракоме, совершенно тождественные грузилам из культурного слоя Новгорода, свидетельствуют о неводном лове. Материалы из Любеча, а также Зборовского городища – типичного феодального замка, расположенного на Днепре напротив древнерусского города Рогачёва, где были найдены железная блесна, острога, рыболовный крючок и глиняные грузила, свидетельствуют о менее развитом, индивидуальном промысле. В общем, повторяется картина, свойственная всем памятникам того времени: озерное рыболовство опережает в своем развитии речное.

Если археологические источники лишь констатируют наличие рыбной ловли в хозяйстве феодала-вотчинника X–XIII вв., то несколько драгоценных свидетельств актовых документов приоткрывают завесу над принципами организации владельческих рыбных промыслов. В исследуемое время зависимое население, по-видимому, приписывалось к рыбным угодьям феодала для их обслуживания. Во всяком случае, Варлаам Хутынский наделил свой монастырь «ловищами рыбными» вместе с селами и челядью[374]. Смоленская уставная грамота сообщает, что рыболовные снасти – невод, курица и бредник – для княжеских ловель входили в ежегодный «урок» с города Торопца[375]. Наконец, имелись специальные люди, следившие за промыслом и своевременными поставками рыбы ко двору феодала. Согласно договорным грамотам Новгорода с князьями XIII в., в Ладогу, где вылавливались во множестве осетры, посылался княжеский «осетренник»[376].

Всё вышесказанное убеждает нас в том, что одним из стимулов развития рыбного промысла было становление феодальных вотчин. Структуру крупного владельческого хозяйства по данным Русской Правды прекрасно обрисовал Б. Д. Греков[377], а по археологическим материалам (раскопки в Любече) – Б. А. Рыбаков[378].

Оказывается, в вотчине в числе слуг жили люди разных профессий, не считая управляющих (тиунов, ключников, старост) всех рангов. Были там и закупы – крестьяне, получившие «купу» – ссуду деньгами, зерном или другими продуктами, – обязанные теперь отрабатывать долг феодалу. О присутствии среди них специалистов-рыболовов письменные источники не знают. Но нет сомнений (археологические находки), что они там были. Просто их профессиональная принадлежность скрыта под общими терминами «рядовичи», «смерды», «холопы» и «ремесленники», расшифровывающимися в исключительных случаях. Всё та же грамота смоленского князя Ростислава Мстиславовича передает епископу кроме прочих пожалований: «на горе огород, с капустником и с женою и с детми, за рекою, тетеревник с женою и с детми», а также «село Ясенское, и с бортником и с землею и с исгои»[379]. Поэтому отрицать профессию рыбного ловца в вотчине, признавая существование специалистов-бортников, огородников, тетеревников, не приходится. Ведь кто-то должен был обслуживать обширные рыболовные угодья.

Были ли эти ловцы «пашенными» или промысел уже стал основой их благополучия, об этом данных нет. Думается, всё же рыболовство в какой-то мере сочеталось с земледелием, т. к. его полное отделение документально засвидетельствовано позднее.

Итак, внутри вотчины – крупного феодального владения – общественное разделение труда прогрессировало более быстрыми темпами, чем в окружающих ее поселениях крестьян-общинников. Переход вотчинного рыболовства к новой ступени развития – специализированному промыслу, в отличие от добычи рыбы в большинстве крестьянских хозяйств, дополняющей своими дарами патриархальное земледелие и прочие отрасли «домашней» экономики, – обуславливался гораздо бо?льшими потребностями феодала-вотчинника в натуральных продуктах. Ему они были необходимы для прокормления и содержания огромного двора, десятков и сотен дружинников, холопов, слуг, мастеров-ремесленников. Достаточно вспомнить многолюдные пиры князя Владимира Святославича в Киеве. Словом, углубление феодализации русских земель, распространение вширь феодальных отношений, отмеченные захватом общинных земель и формированием новых вотчин, способствовали дальнейшему росту общественного разделения труда в Древней Руси, в частности появлению профессионального рыболовства.

Документы XIV–XVI вв., прежде всего писцовые книги и актовый материал, позволяют в деталях изучить организацию рыбного промысла в крупных феодальных вотчинах этого времени. Археологические источники, к сожалению, здесь более скудны. Тем не менее и они сохраняют некоторое значение. Предприняв специальное археологическое обследование владельческих поселений в новгородских пятинах, С. А. Тараканова обнаружила на многих из них рыболовные орудия[380].

Особенности хозяйства землевладельца-феодала в период сложения централизованного русского государства постоянно привлекали внимание исследователей. Наиболее обстоятельно, благодаря обилию источников, изучалась экономическая жизнь крупных русских монастырей[381]. Однако в целом пути хозяйственного развития феодальных вотчин исследованы достаточно хорошо[382]. Повсеместное наличие в них разветвленного и хорошо организованного рыбного промысла констатируют все авторы, касавшиеся этого вопроса. «Сложной и важной отраслью владельческого хозяйства являлось рыбное хозяйство; оно связывалось с содержанием и эксплуатацией многочисленных рыбных угодий – рыбных промыслов, ловель и т. д., – зачастую очень удаленных от центра хозяйства»[383].

Следует помнить, что по своей структуре феодальная вотчина распадалась на две в хозяйственном отношении вполне самостоятельные части. Одна из них – боярская усадьба или «большой двор», с прилегающими пахотными землями, сенокосными и промысловыми угодьями, различными службами и другими постройками, населенная холопами и слугами – и представляла собственное хозяйство феодала. Именно она обеспечивала в первую очередь каждодневные потребности феодала, его семьи и двора в разнообразных продуктах. Другая, значительно бо?льшая часть вотчины – сельские поселения, являвшиеся собственностью землевладельца, но жившие своей, обособленной экономической жизнью. Их обязательства сеньору выражались в различных формах феодальной ренты.

Рыболовство, причем в широких масштабах, осуществлялось и там и там. Крестьяне, как это отмечено в предыдущем разделе, ловили рыбу в озерах, прудах и реках, исстари входивших в фонд угодий, прилегавших к их селу или целой волости. Феодалы-землевладельцы взимали с них различные поборы рыбой (заменявшиеся потом деньгами). Но одновременно они организовывали свои собственные промыслы и ловли, строили езы и заколы, прикупали тони, участки требеи и т. п. Источники методично и монотонно перечисляют всевозможные «ловища», а иногда и части их, принадлежавшие князьям, боярам или монастырям. Упоминаются даже «ночь в езу» или несколько дней в году, когда тот или иной феодал получал право ловить рыбу в каких-либо угодьях.

Листая документ за документом, страницу за страницей, мы сталкиваемся с любопытной особенностью, требующей некоторого размышления. Внушительной картине придирчиво регламентированных, хорошо оснащенных многочисленных владельческих рыбных промыслов противостоит в целом незначительная по площади собственно барская запашка в вотчинах (факт, зафиксированный всеми исследователями: «земледелие, в частности производство зерновых хлебов в собственном хозяйстве феодалов-землевладельцев в изучаемое нами время, – подводит итог Г. Е. Кочин, – занимало скромное место»[384]). Иными словами, основную массу хлеба и фуража вотчинник получал в виде натурального оброка с зависимых крестьян. Зато рыба, часто в не меньших, если в не в бо?льших количествах, поступала из его личного хозяйства.

В чём дело? Собственник, естественно, был заинтересован в регулярных (ежегодных или еженедельных) поступлениях свежей рыбы к своему столу. Крестьянское же рыболовство (не профессиональное) отличалось сезонностью, т. е. велось в паузах между основными циклами полевых работ. Трудности с консервацией и переработкой рыбы в масштабах мелкого крестьянского хозяйства, о чём говорилось выше, препятствовали ее длительному хранению. Кроме того, транспортировка причитающейся землевладельцу части уловов опять предполагала отрыв многих рабочих рук от хлебопашества.

В этих условиях феодалам было выгодно заводить собственное промысловое хозяйство (что мы уже видели на серии примеров из истории X–XIII вв.), а также налаживать в своей усадьбе массовую переработку и хранение продукции рыболовства (рыбокоптильни в Новгороде). Приоритет здесь принадлежал монастырям, захватившим лучшие угодья.

С развитием городов начали сказываться и другие факторы. Рыба, в первую очередь «красная», стала ходовым товаром, реализация которого через рынок приносила немалый доход[385]. Новый стимул способствовал стремлению землевладельцев сосредоточить в своих руках богатые рыбой угодья и организовать ее интенсивную добычу. Примером служат северные владения Новгорода Великого, где владельческое хозяйство «имело главным образом промысловый характер» и его удельный вес «в общей экономике феодальной вотчины в Обонежье и Подвинье был выше, чем в центральных областях Новгородской земли»[386]. Так можно сказать о Белозерском крае, верховьях Волги, низовьях Оки и других местах.

Неудивительно, что в источниках среди лиц, обслуживавших вотчинника, легко обнаружить профессиональных рыболовов или рыбных ловцов[387]. Они непосредственно ловили рыбу на потребу господину, но рядом с ними существовал целый штат слуг – низшей вотчинной администрации, управлявшей рыбными ловлями и взимавшей повинности рыбой. Функции их были строго разграничены и в документах поименованы: езовники[388], ловчие[389], неводчики[390], осетренники[391], поледчики[392], рыбники[393] и тонники[394]. Есть также сведения об участии в надзоре за рыболовством «сытников» и «стольников»[395]. Вполне вероятно, что в княжеском хозяйстве рыбный промысел находился в ведении «ловчего» или «стольнича» пути[396].

Вниманию одних из перечисленных лиц (поледчиков) поручались зимние ловли; другие (язовники, тонники, неводчики, осетренники) отвечали за эксплуатацию определенных угодий, сооружений и снастей; третьи (рыбники, ловчане, сытники и стольники) ведали всеми рыбными промыслами своего господина, а также сбором повинностей рыбой и деньгами за лов в его угодьях. Такое разнообразие профессий, связанных с организацией рыболовства во владельческом хозяйстве, свидетельствует не только о высокой степени его развития, но и о далеко зашедшем по тем временам процессе общественного разделения труда в феодальной вотчине.

Как выглядело промысловое хозяйство духовных или светских феодалов в XIV–XVI вв.? Возьмем, к примеру, Царе-Константиновский монастырь под Владимиром. Из Уставной грамоты митрополита Киприана (1391 г.) следует, что у монастыря были езы «вешнеи и зимнеи», рыбные садки («сады оплетати»), невода, озера, пруды и 2 истока, перегораживавшиеся запрудами и частоколами[397]. Рыболовство велось силами зависимых крестьян. Они же вязали из льна игумена сети для езов и неводные дели. Рыбные угодья монастыря пользовались иммунитетными правами: рыболовам великого князя запрещалось въезжать в них.

Кирилло-Белозерский монастырь – владелец многих тонь, езов и езьков – только на Белоозере ловил рыбу пятью неводами[398]. Не менее обширные промыслы были и у многих бояр. Известный новгородский боярин Богдан Есипов владел несколькими колами (на реках Ковоше, Кернове, Стрельне), большим количеством тонь в Волхове, Ладожском озере, Ильмене и десятками мелких озер и речек[399].

В качестве типичной боярской усадьбы Г. Е. Кочин приводит описание вотчины князя Семёна Михайловича Мезецкого с многочисленными озерами в пойме реки Клязьмы, на которых строились «езы вешняки» и зимние езы, имелись также два пруда и ловли в Клязьме и ее притоках[400].

На отдаленных от центральной усадьбы промыслах феодалы ставили специальные «езовые» и «рыбные» дворы. Подробнейшее описание такого двора, принадлежавшего митрополиту Даниилу, «у Сенгу озера на истоках на рыбных ловлях с всяким запасом» сохранилось в Правой грамоте суда М. Ю. Захарьина (1528 г.)[401]. На дворе стояли две жилых избы, погреб, ледник и сушило. Кроме того, там находились снасти: невод-сотник и десять сетей, а для посола рыбы было припасено 30 пудов соли. Словом, имелось всё необходимое не только для лова рыбы, но и для ее переработки и хранения. В сушиле рыбу коптили и вялили, здесь же развешивали сети. На леднике сберегали рыбу мороженой или соленой. Двор этот, как и многие другие, был настоящим промысловым заведением.

Помимо профессиональных ловцов, во владельческих ловлях участвовали окрестные крестьяне. В XVI в. иногда даже нанимали свободных работников «волочить невод»[402]. Широко практиковалась (см. Новгородские писцовые книги и другие источники) землевладельцами сдача рыбных угодий в оброк или аренду, большей частью натуральные, но с конца XV в. всё чаще переводившиеся на деньги.

В результате обзора развития рыболовства в феодальной вотчине с X по XVI вв. нельзя не прийти к некоторым весьма существенным выводам. С самого начала, как показывают археологические материалы и сведения письменных источников, земельные собственники стремились организовать в своем личном хозяйстве регулярную добычу рыбы, так же как отлов и отстрел дичи, добычу меда; устроить сады и огороды. Вполне понятно, что они старались в первую очередь обеспечить себя теми продуктами, получение которых с зависимых крестьян было затруднено по разным причинам. На этом этапе рыболовство еще не выделилось в самостоятельную отрасль вотчинной экономики. Но уже в XII в. мы вправе видеть среди лиц, населяющих феодальную усадьбу, рядом с тетервником, капустником и бортником, специалиста-рыболова.

Процесс общественного разделения труда в боярщинах протекал быстрее, чем в окружающем их крестьянском мире[403]. С одной стороны, его подталкивали всё возраставшие потребности феодала и его двора в различных товарах и продуктах. С другой стороны, хорошая обеспеченность вотчины (в результате эксплуатации подвластного населения) предметами первой необходимости – хлебом, мясом и некоторыми другими – открывала большие возможности для развития внутри нее узко специализированных отраслей хозяйства: всяких ремесел, огородничества, садоводства, промыслов, в частности рыболовства.

Сначала, по-видимому, продукция промыслового рыболовства целиком поглощалась личным потреблением обитателей усадьбы. Но, если по данным XIV–XV вв. прикинуть, хотя бы приблизительно, производительность многих владельческих рыбных промыслов да прибавить к ней ежегодные поступления рыбы из крестьянских хозяйств, то станет очевидным, что никакой боярин даже с целым сонмом слуг физически не мог съесть тысячепудовую гору рыбы. Тем не менее землевладельцы по-прежнему усиленно развивают собственное рыболовство. Они всеми правдами и неправдами захватывают новые угодья, строят езы, заколы; посылают в отдаленные районы ватаги рыболовов, круглогодично вылавливают рыбу десятками неводов и сетей в окрестных водоемах. У них появляются в самых удобных для ловли местах специальные деревни и слободы, населенные «непашенными» ловцами. Можно не сомневаться в причинах этого явления: рыба стала товаром, источником дохода. Сейчас мы лишь наметим столь важный рубеж: вторая половина XIII–XIV в.[404] Товаро-денежные отношения теперь властно толкали феодалов на путь интенсификации своего рыбного хозяйства. Сколь велики были ее успехи, станет ясно из дальнейшего изложения. Нелишне только подчеркнуть, что уже в начале XVI в. (по данным письменных источников) во многих вотчинах существовали специальные предприятия по переработке рыбы – рыбные дворы.

Не следует, конечно, переоценивать достигнутые результаты. В основе их лежала жестокая эксплуатация феодально-зависимого крестьянства, на плечи которого тяжелым бременем падали многочисленные обязанности, связанные с вотчинным рыболовством: бить езы и заколы, ставить дворы, забивать истоки, насыпать запруды, вязать сети, «ходить на невод», участвовать в других ловлях и доставлять пойманную рыбу ко двору боярина. Это – оборотная сторона медали, глушившая ростки новых, капиталистических отношений. Всё-таки случаи найма в рыбном промысле хоть и имели место, но далеко уступали по массовости отработочным повинностям.