О КЛИНКАХ ЯПОНСКИХ МЕЧЕЙ БЕЗ ДОМЫСЛОВ
О КЛИНКАХ ЯПОНСКИХ МЕЧЕЙ БЕЗ ДОМЫСЛОВ
В течение десяти столетий клинки японских мечей существуют без особых изменений в конструкции. Благодаря превосходным качествам этого вида холодного оружия, а также особому отношению японской нации к этим, казалось бы, сугубо функциональным предметам, их история обросла всяческими вымыслами и догадками. Среди европейцев, стремящихся познать «загадки» дальневосточных цивилизаций через мистику религиозных учений и боевых искусств, родился миф о «сверхоружии», лучше и опаснее которого нет ничего.
Причем вера эта распространяется на все клинки японских мечей без исключения, хотя в разные эпохи среди этих изделий не всегда встречались удачные.
Дзёкото (древние мечи)
Железо и бронза были завезены в Японию из континентального Китая одновременно в III веке до н. э. И достаточно долгий промежуток времени оружие из металла существовало одновременно с продолжавшимися изготовляться каменными изделиями. При этом заметно разделение их функционального назначения. Если каменное и железное оружие имело практическое значение в повседневной жизни, бронзовое стало предметом ритуально-церемониальных действий. Этому способствовало, возможно, то, что сырье для производства бронзы (медь, олово и различные добавки, улучшающие качество бронзы) более редкое и, соответственно, более дорогое на японских островах, чем железосодержащая руда. Кроме этого, золотистый цвет бронзы и, соответственно, изделия, изготовленные из этого материала, ассоциировались у людей, высшим божеством которых было солнце, с миром Ками — японских божеств. Бронзовые мечи несли в себе знаковую нагрузку, подчеркивая высокое положение владельца. Поэтому их старались сделать более декоративными, привлекательными. Такое стечение обстоятельств, когда часть оружия изначально не предназначалась для практического использования, породило на заре формирования японской культуры особую эстетику его восприятия, т. е. основное внимание обращалось на фактуру поверхности, форму, цвет и игру света. Именно с тех времен протянулась переходящая сквозь века традиция восприятия японцем меча как эстетически самодостаточной вещи, в которой сконцентрирован окружающий его мир.
Первоначально изготовлявшиеся в Японии образцы имели сходство с привезенными из Китая, а затем и из Кореи. Чтобы полнее удовлетворить вкусы и потребности японцев, их стали видоизменять (в основном, по размерам). Но по качеству металла эти мечи уступали ввозимым образцам.
Первыми мечами японцев стали обоюдоострые мечи с узкими прямыми клинками. Такие находки датируются II–I веками до н. э. Бронзовые образцы отливались вместе с рукоятками, клинки железных мечей могли оканчиваться хвостовиком, на который рукоятка насаживалась. Но обоюдоострый клинок, в сечении сужающийся от середины к лезвиям, из-за невысокого качества металла, мог переломиться. Очевидно, опыт практического применения оружия в боях способствовал тому, что постепенно клинки, оставаясь прямыми по всей своей длине, приобрели одностороннюю заточку и достаточно массивный обух со стороны, противоположной лезвию. Клинок стал толще и, соответственно, лучше противостоял нагрузкам. Произошло это в I–II веках. При этом прямые клинки боевых мечей с односторонней заточкой повторяли китайские образцы, оставаясь достаточно длинными и узкими (длина 60–70 см и ширина 2,2–2,8 см), или являлись местным — японским — типом, отличающимся более широким и коротким клинком часто имеющим вогнутое, как у ятагана лезвие.
Но преобладал все же более изящный и узкий клинок, позволявший более быстро манипулировать мечом и обеспечивающий воину техническое преимущество над противником.
При этом в повседневной жизни обоюдоострые мечи кэн (или цуруги) продолжали свое существование, оставаясь культовыми предметами, в отличие от боевых тёкуто — прямых мечей с односторонней заточкой, — имевших сугубо функциональное предназначение. Это подтверждает бронзовый меч Кэн, найденный археологами в 1978 году в одном из могильных курганов недалеко от Токио, так называемый «меч из Инарияма». На его клинке есть надпись-посвящение, в которой архаичный японский содержит некоторые обороты характерные для корейского языка. Это позволяет предположить, что мастерами-изготовителями могли быть эмигранты из Кореи, с которой Япония в то время поддерживала связь.
Начинается надпись с перечисления 8 колен предков и далее: «…из поколения в поколение до сегодняшнего, семья Вовакэ-но Оми служила главой меченосцев. Когда великий государь (оокими — великий Ван) Вакатакэру (456–479 гг. царствования) пребывал во дворце Сики, Вовакэ-но Оми было доверено помогать управлять Поднебесной. В ознаменование этого приказано изготовить этот острый стократно закаленный меч и записать истоки его (Вавакэ-но Оми) службы, начиная с предков».
Надпись, содержащая 115 иероглифов, нанесена с обеих сторон клинка, который, конечно же, не мог быть стократно каленым хотя бы потому, что бронза вообще не поддается закалке. Это либо гипербола, подчеркивающая дороговизну и ценность изделия, созданного в память о выдающемся событии, либо неточность современного переводчика, не знающего тонкостей технологии изготовления такого рода изделий. Дело в том, что для улучшения режущих свойств бронзовое оружие отбивали по лезвию, уплотняя структуру металла, точно так же, как делают это с современными косами. И, возможно, здесь речь идет об ударах кувалдой, неоднократно наносимых по краям клинка вдоль лезвий.
В то время меч был редким и дорогим оружием, которое могли позволить себе немногие. Поэтому и боевым мечам старались придать индивидуальность и, следуя оружейной моде, их рукоятки украшались навершиями, по форме и размерам которых сейчас древние тёкуто систематизированы. Самые простые навершия изготавливались в виде кольца, у более изящных внутри кольца были стилизованные изображения пары драконов. Существовали навершия в виде прямоугольника, вытянутого по оси клинка или расположенного поперек (такой меч называют кабуцу-ти-то — меч с молотом). Большой интерес представляет тёкуто с навершием в виде луковицы, появившийся в vi в. На них впервые монтируется такой элемент, как цуба. Если более ранние типы наверший пришли из Китая и Кореи, то последний тип прямого меча с цуба — местного происхождения. С него и началась многовековая история японского меча.
Эра изогнутых клинков
В то время, когда в Японии еще повсеместно изготовлялись прямые тёкуто, на континенте — в Китае и Корее — стали применяться в массовом количестве клинки изогнутые. Заимствована эта форма была у степных кочевников, предпочитавших воевать верхом на лошади.
Именно в этом случае сабля (а это общепринятое название клинка подобной формы) дает больше всего преимуществ. Рубка с оттяжкой на себя позволяет нанести более глубокую и опасную рану, что очень важно во время скоротечных конных столкновений, ведь на повторный удар времени нет (конь понес дальше). Но оказалось, что преимущества изогнутого клинка этим не исчерпываются. Чем меньше угол заточки, тем острее лезвие, тем лучше оно режет. Но тем меньше его механическая прочность, способность противостоять нагрузкам.
В изогнутом клинке извечный спор между прочностью и остротой решается методом компромисса. В клинке, рубящем под углом к плоскости удара, вектор приложения силы направлен не перпендикулярно к лезвию, а под некоторым углом, пропорциональным изгибу клинка. Сечение клинка, построенное по этому вектору в 1,5–2 раза длиннее, чем сечение, построенное перпендикулярно к лезвию и равное ширине клинка. Поэтому практически получается, что при равной толщине и ширине клинка и, соответственно, одинаковой их механической прочности, изогнутый клинок в 1,5–2 раза острее и поэтому опаснее.
Именно это обстоятельство способствовало тому, что изогнутые клинки «прижились» и в пешем строю — ведь прочный и острый меч дает явное преимущество на поле боя.
Но прежде, чем изогнутый клинок попал в Японию, там, в VII в. родился еще один вид прямого меча — широкий и короткий тесак варабитэ-то (меч с рукояткой в виде листа папоротника). Мечом этим вооружались люди невысокого положения, и был он приспособлен для рубки одной рукой. Ничего примечательного, за исключением одной детали — его рукоятка была направлена вверх под некоторым углом относительно лезвия. Как предполагают, рукоятка такой конструкции была позаимствована у айнов — коренных жителей севера Японии, острова Хокайдо и прилегающих территорий. У них издавна бытовал национальный нож макири с изогнутой рукояткой. Ее удобнее было держать в руке при разделывании добычи.
В варабитэ-то такая посадка рукояти дает преимущество в точности рубки, так как ось рукоятки проходит впереди лезвия и при движении к цели клинок, находясь позади направляющей удар линии, выполняет функцию своеобразного руля, стабилизируя положение рукояти в ладони. Этим достигается правильное, без заваливания вбок, положение клинка в момент нанесения рубящего удара.
Теперь для появления полосы японского меча классического вида оставалось совместить рукоятку типа варабитэ с изогнутым клинком. Это произошло примерно в VIII веке, когда изогнутые клинки с прямой рукояткой попали из Кореи на японские острова. Творчески переработав конструкцию меча, местные мастера создали рюкозука-то (меч с вогнуто-цилиндрической рукояткой). Хвостовик рюкозука-то повторял очертания рукоятки и обкладывался с двух сторон деревянными щечками. После этого рукоятка обтягивалась кожей.
Следуя традиции, обозначенной мечами этого типа, в X веке был популярен меч кэнукигата-но тати с цельнокованой, изготовляемой заодно с клинком, объемной железной рукояткой. Рукояти таких мечей украшались чеканкой, а цуба и хабаки одевались со стороны острия вдоль клинка и «приклинивались» на нем. Исходя из ненадежного крепления этих элементов, можно предположить, что подобного рода мечи имели церемониальный характер, будучи популярны среди придворных аристократов.
В классическом же японском мече хвостовик уменьшился в размерах и, задавая рукояти оптимальный угол, под которым она стыковалась с клинком, стал вполовину ее короче и несколько уже в основании, еще более сужаясь к своему концу. Монтирование всех элементов рукояти меча происходит со стороны хвостовика, упрочняя тем самым клинок в месте его соединения с рукояткой.
Продолжение следует.
Виктор Кленкин, «Клинок»