«АХТИ МАТИ, БЕЛАЯ ПЕЧЬ…»-(Заговоры и магические обряды)

«АХТИ МАТИ, БЕЛАЯ ПЕЧЬ…»-(Заговоры и магические обряды)

Испокон веку крестьянина в его нелегкой жизни ожидало множество несчастий: болезни, неурожаи, падеж скота и многое другое. Считалось, что большинство болезней и злоключений происходит от сглазу. Посмотрел кто-то на человека недобрым глазом, и здоровяк превращается в считаные дни в настоящую развалину. Многие верили, что порчу по злому умыслу напускали на человека местные колдуны и нечистая сила. Чтобы упредить всевозможные неприятности или избавиться от тех, которые уже произошли, прибегали к помощи специальных магических обрядов, имеющих различную степень сложности. Простые обряды при необходимости мог совершать почти любой человек, а вот более сложные были под силу только знахарям и колдунам.

Так уж исстари повелось, что знахарство было преимущественно женским занятием, а большинство обрядов совершалось около русской печи.

Когда ужин заканчивался, горбушку, предназначенную домовому, три раза солили, втыкали в нее ребром серебряную монетку и клали на печь. Рядом с ней хозяин ставил наполненную до краев чарку, приговаривая: «Хозяин-батюшка, сударь-домовой, меня полюби да домочадцев пожалуй, мое добро береги, мою скотину береги, мое угощение прими и вина отпей от полной чаши». Произнося эти слова, хозяин кланялся печке по три раза с трех сторон: сначала перед челом, потом с левой и с правой стороны. Затем он брал кошку, сажал ее на печку и говорил незримому домовому: «Дарю тебе, домовой-батюшка, мохнатого зверя на богатый двор».

Надо полагать, что после такого внимания и почтительного отношения домовой размягчался и добрел, делая все для того, чтобы благополучие, мир и согласие не покидали дом, в котором ему предстоит быть хранителем очага долгие годы.

На это время ее шесток превращался в своеобразную лабораторию. Знахарка ставила на него посуду с водой или травяными настоями, клала древесный уголь, золу, печину, соль, лук, хлеб, предназначенные для наговора. Прежде чем приступить к заговору, знахарка придирчиво проверяла, хорошо ли закрыта печная труба. Ведь, если во вьюшке или задвижке оставалась хотя бы малейшая щель, слова произносимого заговора могли просочиться в нее и выйти через печную трубу наружу. А это значило, что вместе со словами в трубу могла вылететь заключенная в них магическая сила.

Убедившись, что «утечки» не будет, знахарка становилась лицом к шестку, что-то переливала, что- то смешивала, а потом шепотом произносила слова заговора. Дальше она поступала так, как требовал конкретный случай.

Заговор от сглазу. Приступая к снятию порчи, знахарка доставала из печи три уголька и просила, чтобы ей принесли чашку «непитой» воды. «Непитой» считалась вода в ведре, из которого никто из домочадцев не успел еще напиться. Поставив чашку с водой на шесток, знахарка клала в нее вынутые из печи угольки, добавляла щепоть соли и произносила заго вор. Затем она дула на воду три раза и три раза плевала в сторону. С готовым снадобьем она выходила к больному и внезапно спрыскивала его, а потом давала отхлебнуть из чашки три глотка. Смочив больному рубашку, она протирала ему грудь в области сердца и лицо. Оставшееся в чашке снадобье знахарка выплескивала на притолоку — верхний косяк в дверях.

В старые годы многие женщины могли самостоятельно отводить порчу от близких. Даже отправляясь в дорогу, брали с собой кусочек четвергового угля (вынутого из печи в Великий четверок, то есть в четверг на Страстной неделе перед Пасхой), а также соль и печинку, или опечину (кусочек глины, от ломленный от русской печи). Один из наиболее распространенных способов снятия порчи описан П. Мельниковым-Печерским в романе «На горах»: «Оставшись с Дуней, Дарья Сергеевна раздела ее и уложила в постель. В соседней горнице налила она с молитвой в полоскательную чашку чистой воды на уголь, на соль, на печинку — нарочно на всякий случай ее с собой захватила, — взяла в рот той воды и, выйдя к Дуне, невзначай спрыснула ей лицо, шепотом приговаривая:

— От стрешнего, поперечного, от лихого человека, помилуй, господи, рабу свою Евдокею!..»

В деревнях нередко применяли другой способ снятия порчи. На тряпицу высыпали немного золы, клали несколько кусочков древесного угля и печины. Все это завязывали в узелок и относили на перекресток дорог. Считалось, что порча останется навсегда на перекрестке вместе с золой, углем и печиной.

По мнению родителей, больше всего от дурного глаза страдали дети. Если ребенок долго не ходил и не говорил, то это означало, что его кто-то сглазил. Когда наступала пора печь хлеб, молодая мать по совету старших женщин должна была совершить у печи специальные магические действия. Перед тем как посадить хлебы в печь, она накрывала ребенка на несколько секунд порожней квашней. Когда же из теста были сформованы ковриги, мать смачивала их водой и отправляла в печь. Оставшейся водой она обмывала руки ребенка и приговаривала: «Как мои хлебы кислы, так и ты, мое дитятко, кисни (полней); как мои хлебы всходят, так и ты ходи; как я, мое дитятко, говорю, так и ты говори».

Считалось, что от воздействия дурного глаза дети становились плаксивыми и плохо спали, терзаемые ночными демонами, которых в народе называли ночницами или криксами. Похожие на летучих мышей, они проникали в избу через открытое окно или дверь и вились над колыбелью. Испуганный ребенок плакал и кричал. И тогда мать обращалась за помощью к печке. Она смазывала стопы ребенка растительным маслом и прикладывала их к печному столбу. Во время этого действа она поднимала ребенка вверх так, чтобы он переступал ножками, а на печном столбе оставались следы, ведущие к потолку. При этом мать приговаривала: «Полуночница ночная, полуденница денная, не тронь моего, не ворошь моего, а то сожгу твоего».

Другой способ избавления от ночных демонов заключался в следующем. Еще до восхода солнца мать затапливала печь. Когда дрова разгорались, она подносила ребенка к устью печи и, слегка постегивая его по ягодицам сосновой веткой от помела, приговаривала: «Уйди, испуг, в печную трубу и никогда больше не возвращайся».

Однако ночные демоны могли терзать и взрослого человека, напустив на него бессонницу. Когда все это терпеть становилось невмоготу, к печке-избавительнице обращались с такой мольбой:

«Ахти мати, белая печь! Не знаешь ты себе ни скорби, ни болезни, ни щепоты, ни ломоты; так бы раб божий (называли свое имя) не знал бы ни хитки, ни притки, ни уроков, ни прихоров, ни щипоты, ни ломоты, при утренней заре Марие, при вечерней Маремьям- не, при полуночной Аграфене!»

Защита от нечистой силы. Нечистая сила могла проникнуть в жилище не только через окна и двери, но и через печную трубу. Женщины, чаще всего вдовы, страдали от так называемого летуна, или огненного змея, который соблазнял их и сосал кровь. После нескольких таких визитов женщина начинала сохнуть, желтеть и в конце концов умирала. Особенно лютовал огненный змей под Крещение. В романе П.Мельникова-Печерского «В лесах» одна насельница заволжского скита рассказывала о якобы виденном ею огненном змее-летуне: «Красен, что каленый уголь, не меньше доброго гуся величиной; тихо колыхаясь, плыл он по воздусям и над самой трубой Ерохиной кельи рассыпался кровяными мелкими искрами…»

Чтобы защититься от визитов непрошеного гостя, над очагом вешали на ночь засохшие ветки валерианы, а зимой сыпали на загнетку так назы ваемый крещенский снег. Выпавший на Крещение, снег собирали в короб или кадушку и хранили на всякий случай в холодном сарае всю зиму.

На Агафью-коровницу (18 февраля) нечистая сила вновь начинала бесноваться, нападая не только на людей, но и на скотину. Старики говорили: «На Агафью коровья смерть ходит. Нечистые духи принимают образ птиц, заглядывают в трубы и наводят на домочадцев порчу». Чтобы нечисть не проникла в избу, ее необходимо было окурить чертополохом. Обычно засохшие ветки этой тра вы хранились на чердаке с прошлого лета. Однако можно было срезать зимующие ветки чертополоха, которые всю зиму торчат над сугробами где-нибудь на меже, у забора или на пустыре. Окуривание производили в то время, когда в печи оставалось немного раскаленных углей. Чертополох бросали на угли, следя за тем, чтобы он не горел, а тлел. Затем закрывали трубу, и густой душистый дым распространялся по всей избе. Когда чертополох переставал чадить, трубу закрывали.

Наказание вора. Если с нечистой силой можно было справиться с помощью чертополоха, крещенского снега и заклинаний, то с лихими людьми совладать было гораздо труднее. Однако и здесь старались призвать на помощь магические силы печи. Когда в доме совершалась кража, после которой вору удавалось скрыться, крестьяне пытались наказать его с помощью печного огня. Но это было возможно только при том условии, если вор оставлял хотя бы незначительную улику, например клок одежды или отпечаток обуви на земле. Клок воровской одежды опутывали ветками терновника или чертополоха, прикалывали булавками и вешали в трубе. Считалось, что жулик будет испытывать невыносимые боли до тех пор, пока клок его одежды будет висеть в трубе. Порой он не выдерживал нечеловеческих мук и приходил, чтобы уничтожить улики. В это время его и задерживали.

Белорусские крестьяне наказывали вора несколько иным способом. После совершения кражи они внимательно осматривали все вокруг. Обнаружив отпечаток обуви злоумышленника, они измеряли след лучинкой или прутиком. Обломив лишнее, мерку вешали в печной трубе. По их убеждению, жулик постепенно начнет сохнуть, как сохнет в трубе лучина, и непременно умрет, как только лучина истлеет от печного жара.

Заговаривание скотины. В Великий четверок (четверг на Страстной неделе, накануне Пасхи) в русских деревнях принято было совершать магические обряды, которые должны были уберечь скотину от опасностей, ожидавших ее на лесных пастбищах. Коровы могли подвергнуться нападению волков, заблудиться или утонуть в болоте. В обрядах обязательно использовалась русская печь. Во многих деревнях Архангельской губернии хозяйки открывали печную трубу и обращались через нее к своей корове:

«Пар божья скотинка, коровушка Пестронюшка, в чистом поле — обед, дома — ночлег. Не ночуй на бору, ходи ко двору!» Костромские крестьяне не ограничивались монологом и предпочитали вести диалог через печную трубу. Нагнувшись к печке, хозяйка спрашивала в трубу: «Дома ли теленки?» — «Дома, дома!» — отвечал ей доносившийся сверху из трубы голос. Принадлежал он обычно одному из членов семьи, который по этому случаю специально забирался на крышу или чердак. Между тем хозяйка продолжала спрашивать: «Дома ли коровушки?» Ей в ответ из трубы доносилось: «Дома, дома!» Так постепенно перебиралась вся скотина, живущая на подворье.

Куриный оберег. С наступлением весны нужно было позаботиться также о сохранности кур и цыплят. Для этого подходил отслуживший свою службу в печи старый печной горшок. Считалось, что опрокинутый в огороде на кол он сможет в течение лета отпугивать от дома ястребов. Однако печной горшок становился оберегом только при соблюдении определенных условий, на которые решится не каждая женщина. В Великий четверг, пока еще не взошло солнце, хозяйка должна выйти нагая с печным горшком в руках и опрокинуть его на кол.

Печь и ведьмы. Согласно поверью, в ночь перед Рождеством и Крещением, когда на дворе лютовали морозы, ведьмы и черти бесновались на дворе до первых петухов. Через открытые печные трубы они проникали в избы и чинили домочадцам всяческие козни. Ведьмами становились женщины, продавшие свою душу нечистой силе.

Каждая ведьма обязательно использовала в дьявольских целях свою печь (рис. 1). Перед вылетом на шабаш она превращала ее в своеобразную лабораторию, где готовился отвар из колдовских трав. Как только из горшка поднимался густой пар, ведьма садилась на метлу и, подталкиваемая паром, вылетала с огромной скоростью в трубу. Таким образом, шесток русской печи был для ведьм чем-то вроде стартовой и посадочной площадки. Разумеется, вылеты и прилеты осуществлялись только через открытую трубу. Если одни ведьмы использовали при взлете пар, то другие держали на этот случай в склянке специальную жидкость, от воздействия которой в воздух способны были взлететь даже неодушевленные предметы. Именно с помощью такой волшебной жидкости поднималась в воздух ведьма в стихотворении А. Пушкина:

И слышу: кумушка моя

С печи тихохонько прыгнула,

Слегка обшарила меня,

Присела к печке, уголь вздула

И свечку тонкую зажгла,

Да в уголок пошла со свечкой.

Там с полки скляночку взяла

И, сев на веник перед печкой,

Разделась донага; потом

Из склянки три раза хлебнула

И вдруг на венике верхом

Взвилась в трубу — и улизнула.

Эге! Смекнул в минуту я:

Кума-то, видно, басурманка!

Рис. 1

Постой, голубушка моя!..

И с печки слез — и вижу: склянка,

Понюхал: кисло! Что за дрянь!

Плеснул на пол: что за чудо?

Прыгнул ухват, за ним лохань,

И оба в печь. Я вижу: худо!..

Я ну кропить во все углы

С плеча, во что уж ни попало;

И все: горшки, скамьи, столы,

Марш! Марш! Все в печку поскакало…

То, как выглядит вылет ведьмы из трубы, описал и Н.Гоголь в повести «Ночь перед Рождеством»: «Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле».

Печная труба была для ведьмы воротами, через которые она отправлялась во внешний мир, а затем возвращалась в свое жилище. Как происходит возвращение ведьмы, кстати, уже на пару с чертом, подробно описано в той же повести. Ведьма «отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.

Черт таким же порядком отправился вслед за нею. Но так как это животное проворнее всякого франта в чулках, то немудрено, что он наехал при самом входе в трубу на шею своей любовницы и оба очутились в просторной печке между горшками. Путешественница отодвинула потихоньку заслонку поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали посереди хаты, вылезла из печки, скинула теплый кожух, оправилась, и никто бы не мог узнать, что она за минуту назад ездила на метле».

Очистительная сила печной золы. Чтобы ведьмы да черти со злым умыслом не проникли в крестьянскую избу, хозяева приглашали знахаря. Ровно в полночь он заговаривал трубу, посыпая загнетку золой из семи печей, которая у него всегда была в запасе, а затем произносил слова специального заговора.

Собираемая в течение всей зимы печная зола использовалась также при других обрядах. У многих народов она наделялась самыми чудесными свойствами.

Считалось, что печная зола не только защищает домочадцев от нечистой силы, но оберегает дом и хозяйство от стихийных бедствий и помогает при многих болезнях.

Нередко охотники носили с собой небольшой мешочек с древесной золой, чтобы посыпать ею след убегающего раненого зверя, полагая, что волшебная сила печной золы остановит его и не даст далеко убежать.

История знает случаи, когда печная зола становилась грозным оружием. Так, например, в 1237 году при обороне Рязани от полчищ хана Батыя женщины выгребали золу из печей и носили к стенам осажденного города. На крепостном валу золу смешивали с песком и сыпали эту смесь на головы осаждавших. Попадая вместе с песком в глаза, зола надолго выводила из строя вражеских воинов.

Перед Великим постом золу также использовали для очищения от всякой скверны. Золой посыпали хозяйственные постройки, домашний скот и семена. Ее разбрасывали по полям, в саду и огороде, закапывали у порога дома. Считалось, что печная зола способна отвести от домочадцев, а также домашних животных многочисленные болезни, уберечь от ударов молнии и предотвратить пожары. Кроме того, она способствовала повышению урожая и уничтожению вредителей.

В последнюю неделю Великого поста, а точнее, в Чистый четверок русские крестьяне выгребали из печи золу, выносили на двор и, посыпая ею курятник, хлев и конюшню, приговаривали: «Чтобы курочки неслись, чтобы коровушка доилась, чтобы лошадушка резвой была». В этот же день не забывали попудрить золой огород. Старые люди говорили:

«Печная зола со Страстного четверга, пятницы и субботы охраняет капусту от червя». Подобные обрядовые действа происходили накануне Пасхи по всей Европе. Например, в Скандинавии крестьяне посыпали печной золой землю перед домом и коровьим хлевом. Делалось это для того, «чтобы предохранить коров и коровье молоко от дурного глаза, злого человека и от чертей».

Любовные заговоры (присушки). Печь занимала особое место в делах сердечных. Чтобы присушить девицу, добрый молодец должен был произнести у горящей печи такие слова: «Выйду я на улицу, на божий свет, посмотрю в чисто поле. В чистом поле 77 медных каленых печей, на 77 медных, на светлых каленых печах по 77 Яги-баб… Коль горят пылко и жарко медные печи, так же бы раба божья (в этом месте называлось имя девицы) пеклась и кадилась во всякое время, во всяк час, утра рано, вечера поздно, о середки дня, о полуночи, о утренней заре и вечерней…»

Некоторые девичьи присушки отличались необычайной простотой. Растопив печь, девица произносила перед ее устьем: «Как жарко дрова разгораются, так разгорелось бы по мне сердце молодецкое!»

Считалось, что наиболее сильное действие присушки оказывают в день Андрея Первозванного (13 декабря).

На русском Севере в этот день во время топки печи девица, желавшая присушить добра молодца, должна была произнести перед печью следующие слова заговора:

«Господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя грешную. Дымы вы дымы, пойдите вы, дымы, по высоким горам и по синим морям, разыщите вы, дымы, раба божья (называлось имя) и разожгите вы, дымы, раба божья (имя) и разожгите вы, дымы, у раба божья (имя) печень и легкие, чтобы раб божий (имя) не мог без рабы божьей (называлось свое имя) ни жить и ни есть, чтобы не было ему покою, чтобы думал все, скорбел о рабе божьей (имя). Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».

В обычные дни также можно было попробовать присушить при глянувшегося парня. Ближе к полуночи, улучив время, когда в доме все засыпали, девушка снимала с себя крест, распускала волосы и становилась перед печью на черное сукно. Под каждую пятку она клала по серебряной монетке. Затем, открыв вьюшку и задвижку, произносила тихо в трубу:

«Выйду я из дверей, не благословясь, из ворот, не перекрестясь, пойду в чистое поле, за чистым полем стоит зеленая роща, в этой зеленой роще — большое дерево — осина, а у нее есть зеленая вершина, на ее зеленой вершине сидит большой старший черт. Черт-батюшка, помоги мне, сослужи мне службу большую, вызови 99 твоих бесенят и пошли их к добру молодцу (имя). Пусть во- зьмут его сердце, вырвут у него душу, тоской пересушат грудь, сердце и душу принесут ко мне». Закончив заклинать, девица тотчас закрывала трубу, а наутро разменивала серебряные монеты и раздавала их нищим.

Другой способ любовной магии отличался тем, что из земли вырезали след доброго молодца и сушили его в печи. Именно так поступила в одной русской былине колдунья Марина:

Брала… следы горячия молодецкия,

Набирала Марина беремя дров,

А беремя дров белодубовых,

Клала дровца в печку муравленую

Со теми следы горячими,

Разжигает дрова палящетным огнем

И сама она дровам приговаривает:

«Сколь жарко дрова разгораются

Со теми следы молодецкими,

Разгоралось бы сердце молодецкое

Как у молодца Добрынюшки Никитьевича!»

Заклинание на остуду и ссору. Если на пути влюбленной девицы вставала разлучница, ее старались поссорить с добрым молодцем с помощью заклинаний. Перед тем как его произнести, нужно было сходить поочередно в три лавки и купить в каждой на копейку поваренной соли. Затем из бака или бочки, где бучили (парили) белье, девица брала три горсти печной золы, слегка подсушивала и смешивала с принесенной солью. Одну половину этой смеси она тайно высыпала у дверей добра молодца, а другую половину — у крыльца соперницы. Разбрасывая соленую золу, девица произносила: «Как эта зола с солью не сойдутся, гора с горой не сойдется, берег с берегом не сойдется, так и вы, рабы божьи (здесь назывались имена), не сойдетесь во веки веков. Аминь!»

«Изжигание» любви. Если все попытки присушить добра молодца, а также поссорить его с соперницей оказались безрезультатными, ничего не оставалось делать, как «изжечь» (изгнать) любовь из своего сердца, чтобы навеки покинула тоска-печаль. На Крещение, когда в доме топилась печь, девица клала в огонь камень, например один из тех, которые используются в качестве гнета при засолке огурцов. Когда камень накалялся, девица подхватывала его на ухват и бегом несла к ближайшей про руби. Когда камень с шипением опускался на дно реки или пруда, девица наклонялась к проруби и внимательно рассматривала его. Если камень разваливался на части, то это было верным признаком того, что печаль-тоска уйдет навсегда. Когда же оказывалось, что камень остался целым и невредимым, то это означало, что все старания были напрасны.