Тип — членистоногие, класс — насекомые
Тип — членистоногие, класс — насекомые
Итак, насекомые — самые многочисленные и самые обычные жители травяных «джунглей». Получили они свое название потому, что тельце их украшено как бы насечками, состоит оно, как правило, из трех частей — голова, грудь, брюшко; брюшко же чаще всего состоит из сегментов. Но это тело взрослого насекомого, имаго — так называют его на научном языке. А вот личинки, или, выражаясь образным языком, юношеская стадия самых разных насекомых, чаще всего похожи на разного размера и окраски червяков... Сказанное, конечно, очень условно. У всех взрослых насекомых шесть ног — три пары. Поэтому их часто называют классом «шестиногих».
Наука, изучающая насекомых, называется энтомологией. «Энтомон» в переводе с греческого — «насекомое», «логос» — «учение». Это очень обширная и очень важная отрасль биологии, со временем приобретающая все большее значение.
Есть учебники энтомологии, есть многочисленные монографии, исследования, труды по разным отделам этой науки, есть очень интересные научно-популярные и научно-художественные книги. Отсылаю вас к ним. Здесь же скажу только, что насекомые не случайно чаще всех других существ встречаются в травяных «джунглях». Дело в том, что они связаны с растениями жестко и непосредственно. Одни из них просто-напросто питаются растениями — разными их частями. Это — «вегетарианцы». Другие питаются «вегетарианцами», третьи — теми, кто питается «вегетарианцами», четвертые — третьими и так далее. Некоторые, правда, паразитируют на представителях других классов животных, но подавляющее большинство все же связано именно с растениями.
Отношения их взаимны: растениям насекомые тоже нужны. Они опыляют цветы.
С моей точки зрения нет более интересных живых существ для фотографии, чем насекомые. Ну разве что в какой-то степени с ними могут соперничать пауки.
Чем же шестиногие так интересны?
Прежде всего, это, как я уже говорил в самом начале книги, разнообразие форм. Чего тут только нет!
Бронированные, обтекаемые «самоходки» на шести полусогнутых «рычагах» — жуки.
Толстые, довольно медленно ползущие на коротеньких ногах-присосках, тем не менее пластичные в своих движениях и весьма оригинальные в некоторых позах (поза угрозы, например) — гусеницы.
Голенастые, быстро бегающие, состоящие из трех округлых «емкостей» разной величины, скрепленных между собой тоненькими перемычками, и словно бы не живые, а механические создания — муравьи.
Медлительные и плоские, некоторые будто сделанные из ржавого железа, некоторые из меди, а то — из пластмассы, из лакированного материала с эмалевым ярким рисунком — клопы.
Изящные, длинные и тонкие, с мягким зеленым тельцем, широким перламутровым, полупрозрачным балахоном крыльев над ним, милой головкой, больше половины которой составляют глаза — сверкающие, словно круглые изумруды, покрытые тончайшим слоем чистого золота, — златоглазки.
Кузнечики, удивленно глядящие на мир большими глазами, сложившие коленками назад длиннющие ноги, всегда готовые для прыжка.
Шмели, словно неуклюжие мохнатые медвежата, только почему-то с шестью тонкими лакированными ножками и прозрачными крылышками, сложенными на спине.
Четырехплоскостные «самолеты» — стрекозы с гигантскими глазами, состоящими из множества ячеек-фасеток.
Подводные «батискафы» — жуки-плавунцы.
Странные какие-то существа, неуклюжие, состоящие как бы из скрепленных концами палок, с согнутыми пополам передними конечностями, сплошь утыканными шипами-зубьями, а голова... ну прямо дьявол с рожками — богомол-эмпуза!
Осы с тончайшими «осиными» талиями, а то еще и с длиннейшей «пикой» на конце брюшка — этакие «мушкетеры»...
И наконец, бабочки, красавицы-бабочки, чьи крылья можно рассматривать, как картины, читать, как древние свитки с загадочными иероглифами...
Да, чего тут только нет! И все — доступно. Не обязательно даже ехать в далекие страны. Необходимо только внимание, терпение, ну и заинтересованный, живой взгляд, конечно.
А цвета, а краски! Жук-красотел переливается всеми цветами радуги — тут, когда фотографируешь, важно найти точку, с которой наиболее эффектен отлив, и правильно подобрать экспозицию: при передержке отлив из зеленого или красного станет просто белым, а при недодержке отлив, может быть, и останется, а вот самого жука не разглядишь... То же самое с жуком-бронзовкой и с зелеными жуками-листоедами. Отливают ослепительно-синим, небесно-синим цветом крылья бабочки-переливницы, если вы сумеете подобрать правильный угол съемки — при прямом, фронтальном взгляде крылья ее темно-бурые. Экспозицию, если снимаете с кольцами, старайтесь определить на глаз (как сказано в следующей, пятой главе) и обязательно делайте дубли с разной выдержкой — чтобы наверняка.
Отлив — этакое ускользающее, прямо-таки сказочное сияние — бывает и на крыльях некоторых стрекоз: поймать его в кадр очень трудно, однако есть смысл постараться, тут тоже очень важно точно определить выдержку. Тогда стрекоза на вашем снимке, может быть, напомнит волшебного эльфа.
Переливаются многими цветами крылышки некоторых мух-сирфид. А тельца ос-блестянок — это вообще «драгоценные камни», «золото», «перламутр», «лазурь», «огонь», «медь» и «бронза». Правда, фотографировать их очень трудно по причине малости и чрезвычайной подвижности. Не меньше часа охотился я как-то за осами-блестянками на цветах кермека в сырдарьинских тугаях, потратил две или три пленки, но ни одного по-настоящему хорошего кадра так и не сделал. Может быть, кому-то из вас повезет?
Переливы, отливы, радужные отсветы — это проявление так называемой «оптической окраски». Сами переливающиеся разными цветами покровы насекомого или его крылышки бесцветны, прозрачны (на панцирях жуков — это верхний бесцветный, прозрачный хитиновый слой, на крыльях бабочек — прозрачные чешуйки), но свет, падающий на них, преломляется и отражается то одним, то другим цветом, в зависимости от угла падения и отражения (интерференция и дифракция).
У некоторых насекомых — осы-блестянки, например, бабочки, — кроме бесцветных, преломляющих свет, покровов или чешуек, есть еще и окрашенные в определенный цвет, тогда общая окраска для наблюдателя складывается из оптической и обыкновенной, то есть пигментной. Есть тут чему позавидовать художникам-колористам!
У ученых же энтомологов вопрос об окраске всегда имел и имеет значение не только и не столько эстетическое, сколько функциональное. Ведь в природе все не просто так, а — с определенной целью.
Зачем насекомым окраска? Почему она именно такая? Какой биологический смысл в ней заложен?
И хотя многое тут как будто бы стало ясным, однако вопрос об окраске бабочек, например, до сих пор один из самых спорных в энтомологии.
Но почему они так красивы именно с нашей, человеческой точки зрения?
Некоторые — даже многие! — романтики доходили в своих размышлениях до того, что начинали думать: а не для того ли господь-бог создал этих крылатых тварей столь красивыми, чтобы они услаждали человека, развивали и лелеяли его чувство прекрасного? Иначе зачем еще?..
Но вот какие любопытные и, увы, печальные все же для себя размышления прочитал я однажды в книге известного натуралиста, современника и сподвижника Чарлза Дарвина, А. Р. Уоллеса, в его книге «Малайский архипелаг».
«Какая напрасная трата красоты!» — восклицает Уоллес, созерцая царственную, сверкающую всеми цветами радуги райскую птицу, принесенную ему дикими туземцами. Они, местные аборигены, не разделяют его восторга, он даже смешон им... И он пишет:
«Такие мысли возбуждают меланхолическое чувство. Грустно подумать, что, с одной стороны, такие прелестные создания должны жить и блистать своей красотой только в этих диких, негостеприимных странах, которым предопределено и в грядущем оставаться в безнадежном варварстве; с другой же стороны, если только цивилизованный человек проникнет когда-либо в эти отдаленные страны и внесет нравственный и умственный светильник в чащу этих девственных лесов, то нет сомнения, что равновесие между органическим и неорганическим миром будет нарушено до такой степени, что поведет к исчезновению и наконец вымиранию тех самых существ, красотой которых он один способен наслаждаться. Эти соображения должны, без сомнения, убедить нас в том, что все живые существа не были созданы для человека. Многие из них не имеют с ним никакой связи...»
Очень, к сожалению, убедительно. И — грустно. Как хочется, чтобы и в красоте бабочек скрывалась бы все же какая-то романтическая тайна... Впрочем, она все же, вероятно, скрывается.
Ведь что является для нас символом красоты? Очевидно — цветок растения. У индийцев, к примеру, цветок лотоса — это вообще источник чего-то изначального. Вот коротенькая цитата из книги Э. Манн-Боргезе «Драма океана»:
«Сначала была только вода, только вода в беззвездной ночи — этом безжизненном промежутке между растворением и творением. Все силы будущей эволюции, дремлющие и недифференцированные, таились в этом первобытном море... Индийцы же считали, что на нем рос волшебный лотос, через стебель которого из глубин поднялось высшее существо».
Так вот, цветок растения — для нас издавна символ прекрасного. А что такое цветок растения с точки зрения ученого-биолога? Это — орган размножения растения. А привлекательным создала его природа не для нас с вами, люди, а для мух, пчел, ос, шмелей, которые его опыляют. И цвет, и весьма совершенная, полная неизъяснимой гармонии форма цветка, и его аромат — для опылителей-насекомых...
Но почему же и нас привлекают цветы? Разве столь излишнюю параллельную цель могла преследовать слепая природная эволюция?
Красивы, с нашей, человеческой, точки зрения, и брачные наряды птиц, рыб, пресмыкающихся, насекомых... С точки зрения биологов, яркость и красота дневных бабочек — средство привлечения самцов и самок друг к другу... Но почему же они так привлекают и наш, человеческий взор?
Вот и пришел я к мысли (наверняка, конечно, не первый), что красота — это вечно дискуссионное, до конца не разгаданное понятие — играет важнейшую роль как объединяющее начало, связанное с продолжением и постоянным возобновлением жизни. Красота — это символ жизни, отзвук гармонии мироздания.